Теперь у него были родственники, причем не седьмая вода на киселе, а родной отец. И прописка в центре города. И доля в площади, в огромной квартире с видом на парк. Конечно, с очереди на социальное жилье его сняли.
– А я и не понял, чего ты так у той статуэтки завис, – сказал Чеслав. – А оказывается, у тебя все это время была вторая.
– До меня до сих пор до конца не дошло, как все так получилось, – сказал Тахти.
– Но ведь отлично все получилось, а, бро? – спросил Виктор.
– Да, – кивнул Тахти. – Получилось отлично.
Серому переводили диалог чуть ли не хором – сам Тахти, Сати, Киану, Рильке. Тахти поймал его взгляд и вывел жест: большой и указательный пальцы собраны в колечки, руки очерчивают окружность и встречаются у груди. Серый улыбнулся и повторил его жест.
«Семья».
Все эти люди стали его домом.
Потому что дом – это не место. Это ощущение внутри.
До самого утра они рассказывали истории. И еще упросили Рильке сесть за фортепиано и что-нибудь сыграть. Он долго отнекивался, отшучивался, нес какую-то ерунду. В итоге сел-таки за инструмент и сыграл несколько небольших произведений. Серый прижался к корпусу животом и слушал телом. Пианино было старое, расстроенное, Рильке это заметил, но это было неважно. Он был дома, среди своих, снова – брат. Снова – Волчий Клык.
Иронично получилось с именем. Серый придумал для него это имя, потому что Рильке тогда носил кулон с клыком. Они тогда еще только начали общаться. А потом Сати выбил ему зуб латунным канделябром, клык. Поначалу Рильке бесило это стечение обстоятельств. Теперь он принял все шрамы как данное. Невозможно жить жизнь и не заработать ни одного.
После перелома кости становятся крепче. Рильке снова стал частью скелета. А благодарить нужно было одного парня, который забрел к ним невесть откуда.
Бродягу.
У которого обнаружилась уникальная суперспособность собирать всех вокруг себя, заклеивать трещины золотой пастой, нацело. Заново собирать в единое целое то, что, казалось, собрать уже было невозможно.
На рассвете Тахти и Тори на цыпочках вышли из сонного кафе, сели в такси и отправились в аэропорт. У них было достаточно времени, чтобы посмотреть самый красивый на свете рассвет из иллюминатора самолета, следующего рейсом «Лумиукко-Вердель».
23
***
В Ан-Лодалию Тахти и Тори предлагали поехать и Триггве, но он отказался. Нес какую-то ерунду про завал в делах и в итоге деликатно отказался. Тахти и Тори поехали вдвоём.
Они бродили по солнечным площадям и катались на лодках, пили невозможно крепкий кофе с наполеонами, рассматривали причудливую архитектуру.
– Помнишь что-нибудь? – спросила Тори.
На ней было легкое белое платье до колена, с пышной юбкой, пикантно очерчивающей тугие бедра, в волосах играл ветер, щеки румянились на солнце, и Тахти всю дорогу млел от ее красоты. Она смеялась колокольчиком, касалась его плеча невесомыми пальчиками, отбегала и возвращалась.
– Я много чего помню, на самом деле, – сказал Тахти. – Но как будто не этот город, а какой-то другой. Воспоминания как ускользают, что ли. Очень странное ощущение.
– Это все-таки было давно, – сказала Тори. – И ты был маленьким.
Они купили карту в газетном киоске и теперь как будто заявляли всем и каждому: «мы туристы!» Никому бы и в голову не пришло, что тот смуглый парнишка ищет здесь свой старый дом.
Пришлось несколько раз спросить дорогу. Улицы были не подписаны, дома не пронумерованы, а переулки складывались в лабиринт. Тахти почти уже смирился с тем, что они не найдут тот дом, когда вдруг сам собой свернул в переулок, прошел мимо маленькой кафешки, завернул в проулок и вышел на маленькую площадь, утопающую в цветах.
– Как ты так вышел? – спросила Тори. – Этого переулка нет даже на карте центра.
– Я помню это место, – сказал Тахти. – Мы всегда так ходили.
Они стояли перед трехэтажным кирпичным домом. Стены обвивал виноград, отчего казалось, что дом соткан из растений. В памяти у Тахти дом тоже был зеленый, а ступеньки – крутые и высокие, в щербинках и маленьких цветах.
– Вон тот балкон, – Тахти указал на кованые перила в цветах герани, – на третьем этаже, видишь? Там, где много цветов. Там мы жили.
Тори запрокинула голову и рассматривала дом. Тахти подошел к перилам, провел ладонью по горячему от солнца металлу.
– Тетя Розетта угощала меня виноградом, – сказал он и улыбнулся. – Она всегда меня чем-нибудь угощала. Кто она была, интересно?..
Он пожал плечами. Тори тоже пожала плечами. Теперь уж всего не узнаешь, всего не упомнишь. Но до чего же странно было стоять на ступенях этого дома. Его дома. Места, где он провел свое детство, в солнечном городе на воде, среди любящих людей. Сколько раз он пытался сбежать с островов и вернуться сюда? Сколько раз его ловили и возвращали обратно, в ледяной неприютный север? Он сдался тогда, подчинился. И стоило ему подчиниться, принять север, как у него в руках оказался билет на самолет. Иронично. И будто не про него.
– Buon pomeriggio, posso aiutarvi? 35
– услышал Тахти слова на итальянском.