Цвет твоей крови

Вполне может оказаться, что Грайт говорит мне чистейшую правду – но исключительно свою правду, а на той стороне есть другая правда, своя. Впрочем, еще не факт, что в противостоянии есть правая и виноватая стороны… Грайт утверждает, что эти ватаки, пришедшие из другого мира, их захватили, – но это может оказаться лишь частицей правды. Как им живется под неведомыми оккупантами и насколько подпольщиков поддерживают широкие массы, неизвестно. Какой порядок ватаки установили вместо прежнего, неизвестно. Они, поверим Грайту и тут, запретили учить людей грамоте и уничтожили книги. Это симпатии не вызывает… но что, если за этим стоят некие мне неизвестные полезные реалии? Скажем, пришельцы отменили самые замшелые, отжившие свой век и безусловно тягостные установления феодализма? Здесь именно что феодализм: жесткое сословное деление общества на высших и низших, причем роль высших и сейчас играют готанги. По скупым обмолвкам Грайта следует, что у них и сейчас есть замки и земли с крестьянами. Но в чем-то их крепко ущемили, и подпольщики-дворяне стремятся вернуться к порядкам прежним – как это было во Франции, в России после Октября и других странах. Получается, что я теперь – нечто вроде здешнего белогвардейца или виконта де Лантенака? Нельзя и такой оборот дела напрочь исключать…

Но как прикажете докопаться до другой правды? Времени в моем распоряжении мало – несколько дней. К тому же положение не из приятных, фактически я пленник этой парочки, а без них в окружающем мире полностью беспомощен. Даже если каким-то чудом я оказался один, при полной свободе, как ко мне отнесутся окружающие, если я начну расспрашивать о серьезных подробностях здешней жизни, которые здесь, конечно, знают все взрослые? А как у нас отнеслись бы к такой фигуре: человек, не отличающийся одеждой от окружающих, на прекрасном русском языке начинает расспрашивать окружающих о деталях советской жизни, которые знает и юный пионер? Какой у вас общественный строй и кем ваша страна управляется? И тому подобное. Очень быстро такой персонаж окажется в ближайшем отделе НКВД или по крайней мере в милиции. Там, конечно, быстро поймут, что шпионом этот субъект оказаться никак не может – кто будет посылать шпиона, не знающего о Советском Союзе элементарных вещей? Но непременно станут вдумчиво разбираться, кто таков и с какой луны свалился на голову. И, услышав, что это житель другого коэна (при том, что советская, да и любая другая наука о коэнах не имеют ни малейшего представления), запросто определят в дурдом, откуда будет невероятно трудно выбраться.

Без сомнения, то же самое произойдет и со мной. Не знаю, есть ли здесь что-то вроде НКВД, но полиция, безусловно, имеется – Золотая Стража, наделенная правом проверять документы даже у дворян, ничем иным, кроме полиции, оказаться не может. И у нее есть шпики. Может быть, и сумасшедшие дома отыщутся…

Грайт, безусловно, пресечет все попытки поболтать с окружающими. Но даже если смилостивится, во что верится плохо, что я узнаю из разговоров? Да ничего полезного. Как и из подслушанных разговоров на постоялом дворе или на улицах города, в который, по словам Грайта, лежит наш путь. Нет книг – значит, нет и библиотек. Да и ничем мне бы не помогла самая лучшая в этом мире библиотека наподобие нашей Ленинской, чертов вигень на шее вряд ли наделил способностью читать на здешнем языке – знаки на циферблате часов, уж никак не уравнения высшей математики, тому примером, я на них смотрел как баран на новые ворота…

Как ни изощряй мозги, итог неутешительный: выбора мне не оставили. Либо я со всем прилежанием буду участвовать во всем этом, либо застряну здесь навсегда, а при одной мысли об этом дрожь прошибает. Одно утешает: я в чуждом мире, враждующие стороны мне одинаково чужды, да и неизвестны толком, так что особых моральных терзаний испытывать не следует. Если подумать…

Что-то произошло. Очнувшись от нерадостных мыслей, я поднял голову и хотел было натянуть поводья, но Шупташ остановился сам. Я поймал себя на том, что шарю рукой по пояснице в поисках кобуры пистолета, оставшейся далеко позади. Грайт и Алатиэль тоже придержали коней.

Впереди, метрах в пятидесяти, посередине тропы стояло кошмарное чудовище.