Роковой красный в крови и костюмах неонуара «Матадор», красные лаковые туфли на каблуках в «Кике» и «Женщинах на грани нервного срыва», красные платья и цветы в волосах главных героинь в «Цветке моей тайны» и «Все о моей матери» — акценты разбросаны по всем фильмам Альмодовара, всегда контрастируя с телесностью актеров. Красный — очень активный цвет и в «Боли и славе»: кухня и многие детали интерьера героя Антонио Бандераса, постер выдуманного фильма «Вкус», где красный язык из клубники облизывает губы, рамка театральной декорации и занавес, открывающий сцену, — все красное.
Банальное обобщение о красном как цвете крови и страсти режиссер передает в разнице текстур: красный, так редко встречающийся в городской среде и природном пейзаже, символизирует у Альмодовара укрощенную до предметов витальность.
Второй важнейший испанский цвет — монархический, ослепляющий, цвет горячего солнца — причины масштабных летних пожаров каждого испанского лета. Золотой, горчичный, канареечный, лимонный — частые цвета более позднего (более «богатого» с точки зрения бюджетов) Альмодовара. Важно сказать, что золотой — и цвет католичества, в культуре которого вырос Альмодовар: купола и иконы, церковное убранство и одежда священников, золотое барокко, которым переполнены исторические кварталы испанских городов, — контекст его фильмов.
Но золотой бывает и прикладным — это еще и блондинки против брюнеток почти в каждом сюжете («Женщины на грани нервного срыва», «Джульетта», «Все о моей матери», «Поговори с ней»), Мэрилин Монро из детства Альмодовара (об этом есть воспоминание в «Боли и славе»), цвет дверных ручек, замков и ключей, всегда ограждающих пространства героев, и конечно, искусственный свет фонарей на улицах, где часто разворачиваются главные ночные трагедии. А «Разомкнутые объятия» запомнились многим сценой с шикарным золотым псевдоантичным колье, которое надевает на себя героиня Пенелопы Крус, еще одна любимая режиссером актриса-суперзвезда.
Еще один неизбежный испанский цвет — черный. Большинство героев Альмодовара, демонстративно «испанских» — черноглазые и кареглазые брюнеты и брюнетки со сверлящим взглядом. Конечно, черный — это и темнота в ночных сценах жанровых фильмов Альмодовара («Живая плоть», «Свяжи меня», «Кожа, в которой я живу»), и тени, и секреты. К тому же черные предметы или фигурируют, или регулярно упоминаются в репликах главных героев — католическая повседневная одежда священников, обязательный к ношению траур как визуальное переживание смерти, испанские быки и шапки тореро. В «Боли и славе» есть простая сцена выступления актера перед публикой — черные пустые кресла в зале, сложенные книжкой, больше всего напоминают надгробия на кладбище: одинаковые, трагичные и молчаливые. Альмодовар явно прибегает в последнем фильме к матиссовскому приему — разбавлять базовые черный и белый богатыми разнородными текстурами: от узоров кафельной плитки и дешевых платьев до тканей в интерьере и выпуклых пейзажей за окном, собранных в мозаику. А на крупных планах в «Боли и славе» седина постепенно вытесняет угольно-черные кудри Бандераса.
Альмодовар — один из самых изящных режиссеров в обращении с человеческой плотью, природным магнетизмом и сексуальностью. Он с первых фильмов работал с темой телесности, и с каждым разом было все очевиднее, насколько для него важна тема одиночества человека, запертого в своем теле. Вся «Боль и слава» построена на рефлексии главного героя о его старении: теле постоянно больном, измученном бесконечными диагнозами, теле терпящем. Шрамы на позвоночнике, тело во время операции — герой Бандераса предстает перед нами максимально уязвимым.
Телесный опыт и природа желания, зарождающегося от взгляда на другого, — то, на чем строится сексуальность и центральная тема фильмографии Альмодовара. Именно желание дарит фрустрацию и драйв, разрядку и колоссальное напряжение, завязано на зрении и прикосновении, а кожа соединяет и разделяет нас с миром. Кожа становится важнейшней темой Альмодовара в «Поговори с ней», где делом жизни двух одержимых чувствами мужчин становится поддержание жизнедеятельности — по сути, жизни тела — женщин, находящихся в коме. И конечно, особенную силу телесный цвет играет в псевдонуаре «Кожа, в которой я живу», где пересадка кожи — часть зловещего проекта по похищению и закрепощению чужого тела.