Цветочки Александра Меня. Подлинные истории о жизни доброго пастыря

– Меня уже учили моряки.

– Глупые были твои моряки, ты мне доверься. Сейчас мы войдём в воду (было это на море), там, где ты скажешь «стоп», мы остановимся. Войдём ровно настолько, чтобы руками не доставать до дна, и при этом только и нужно, чтобы ты воды не боялся.

Мень согласился.

– Теперь повернись лицом к берегу и внимательно следи за мной. У тебя на глазах я буду стараться утонуть.

Набрав воздух, я лёг лицом на воду. Полежав сколько смог, встал и спросил отца Александра:

– Утонул?

– Нет.

– Теперь точно так же ляг на воду сам и убедись, что утонуть ты не сможешь. Утонуть можно только в том случае, если от испуга начнёшь кричать, тогда, наглотавшись воды, пойдёшь ко дну. В принципе же человек не может утонуть. Убедись в этом сам – набери воздуха, ложись на воду и постарайся утонуть. Бояться нечего, ты в любой момент сможешь встать на ноги.

Отец Александр набрал воздуха, лёг, полежал, когда воздух закончился, встал.

– Утонул?

– Нет…

– Теперь повтори.

Отец Александр опять набрал воздуха и лёг на воду. Убедившись, что не тонет, он встал.

– Осталось самое малое. Повернись лицом к берегу, набери воздуха, ляг на воду и руками греби к берегу. Бояться нечего – ты же знаешь, что плывёшь к берегу, когда у тебя закончится воздух, встанешь на ноги.

Он поплыл к берегу, доплыл, встал на ноги.

– Что же ты, друже, скрывал! Оказывается, ты умеешь плавать. Теперь тренируйся – лицом вниз, а когда закончится воздух, подними голову, вдохни и плыви дальше.

Через два дня, не больше, отец Александр на глубине подплыл ко мне и говорит: «Обопрись-ка на меня, я попробую тебя до берега довезти».

Наталья Трауберг

В 1969-м окончательно наступил тот недомороженный заморозок, который не давал нам даже основания повторить вслед за Пастернаком: «…мы были музыкой во льду». Льда не случилось – мы стали музыкой в болоте. В это время и стало формироваться наше Честертоновское общество, энтузиастом которого был С.С. Аверинцев. Он подружился с Александром Менем, великолепен был их контраст: пылкий отец Александр, которого ничто не брало – так свято он был уверен, что его ведёт Господь, – и тихий, с высоким голосом и виноватой улыбкой Аверинцев, столь же упрямый и ни секунды не тратящий даром.^[77]

Вот он (отец Александр Мень) приезжает на край света, где я тогда жила. В сумке у него – цыплята табака, которых он почти бежит жарить. Аверинцев уже ждёт – и отца, и цыплят, поскольку «жареная курица» была для него символом частной жизни, мирного дома, честертоновской радости. Потом они сидят в углу и обсуждают ещё не напечатанную книгу «Дионис. Логос. Судьба».^[78]

Владимир Файнберг

Морозным январским утром 1978 года у церкви подмосковной Новой Деревни я встретился с человеком, который смог ответить на мои вопросы. Он горячо поддержал меня как писателя, целителя.

Это был отец Александр Мень.

Двенадцатого июня того же года он крестил меня. С тех пор двенадцать лет вплоть до его страшной гибели мы дружили. Как братья. Отец Александр часто бывал у меня, ночевал. Познакомил со своей мамой – Еленой Семёновной, доверил её лечить.

В ту пору я писал свою первую большую книгу – «Здесь и теперь». Он постоянно следил за тем, как идёт работа, вселял уверенность в нужности моего труда.

Вместе мы совершили путешествие по Узбекистану. Побывали в Самарканде, Хиве, Бухаре. На следующий год прожили месяц под Дербентом на берегу Каспийского моря. О том, каким был Александр Мень, я написал воспоминания, выдержавшие много изданий.

…Всё привыкаю и не могу привыкнуть к тому, что приходится жить без него.

Одного священника-диссидента (о. Глеба Якунина) посадили в тюрьму. В кабинете отца Александра группа верующих стала обсуждать это событие. Кто-то попросил батюшку проанализировать такую вроде бы сомнительную для священника деятельность.

Отец Александр поднялся из-за стола, ответил, выделяя каждый слог: «Я своих друзей не а-на-ли-зи-ру-ю!»

Анатолий Четвериков