Цветочки Александра Меня. Подлинные истории о жизни доброго пастыря

Перенесённая болезнь лишила меня возможности заниматься любимым делом, и, освобождённый от распределения, я вернулся в Москву. Ещё не устроив свою судьбу, я ринулся к Алику Меню в приход и застал его таким же весёлым человеком и великим тружеником. С этих пор я часто бывал у него, нам всегда было интересно обмениваться мыслями о последних достижениях биологической науки. И если со мной приезжал кто-либо из моих новых знакомых, то очень быстро он становился почитателем отца Александра. Таково было обаяние этого человека. Наши повседневные заботы не позволяли видеться нам так часто, как бы этого хотелось. Но хоть один-два раза в год мы собирались, и отец Александр – Алик Мень – бывал с нами. Как прежде, он пел песни под гитару, обсуждал дела охотоведческих будней, проблемы подрастающих детей. Мы со своими чадами наезжали к нему в Семхоз, где наши дети вместе играли, перепачкивали мордочки, руки и платья. Взрослые обсуждали взрослые дела и научные новости. Нам всем хотелось дождаться исторических трудов Алика. Но наша печать была «под колпаком», а из-за «бугра» приходили единичные экземпляры, читать которые удавалось урывками при посещении Меней.

Занимаясь биофизикой, я то и дело встречал учёных мужей, хорошо знавших Алика и отзывавшихся о нём в превосходной степени. Когда кто-либо заводил речь о биологии, то оказывалось, что Алик разбирается во всех новейших проблемах и открытиях как профессионал. Он не хватал верхушек и был разносторонне образованным человеком, энциклопедистом.

Валентина Бибикова выразила наше общее отношение к нашему сердечному другу: «Если бы его не выгнали из института, стал бы он охотоведом? На время – возможно, на всю жизнь – конечно, нет. Но крупнейшим учёным в области биологии, возможно, в области философских аспектов биологии, был бы безусловно. Что лучше? Нам судить трудно. Может, жил бы дольше? Кто знает…»^[79]

В Коктебеле

…Будь прост, как ветр, неистощим, как море,

И памятью насыщен, как земля.
Люби далёкий парус корабля
И песню волн, шумящих на просторе.
Весь трепет жизни всех веков и рас
Живёт в тебе. Всегда. Теперь. Сейчас.

Максимилиан Волошин

Анна Борзенко

Вспоминаю ужасно смешную нашу встречу. Я испокон века останавливалась в Коктебеле на улице Дачной, в доме 24 (потом она стала называться улица Победы). Хозяйка тётя Надя Корчина была добрейшая неутомимая женщина с остро-ироничным взглядом голубых глаз. Я дружила с её старшей дочерью Наташей и часто появлялась у тёти Нади в самый сезон и как снег на голову. Вот и в тот раз – приезжаю: «Тётя Надя, милая-любимая, хоть куда-нибудь, но на ночь положите!» Она говорит: «Ну ладно, Анька, положу тебя, но имей в виду: в 12:30 поезд придёт московский в Феодосию, приедет один очень хороший человек, и чтоб духу твоего не было». Сказано – сделано. Легла я спать, а то ли в шесть, то ли в семь утра открывается дверь в комнату, и входит… отец Александр. Я: «А-а-а-а!» – от счастья. Он: «О-о-о!» – от ужаса. Бедный, он тогда через Киев летел, потом на такси из Симферополя, спасался от надоедливой паствы. Ночь бессонная. Думал, приеду, рухну, отдохну, посплю. А тут такое! Кажется, я быстро выбежала из комнаты.

Вспоминаю наши встречи в Коктебеле. Я всегда любила ту часть, где Карадаг, а холмы, ведущие к Тихой бухте, к могиле Волошина, казались мне скучноватыми. И вот однажды мы шли по Коктебелю как раз в сторону этих холмов, и отец рассказывал мне про ласточек: какие они бывают, где гнёзда вьют и т. д. (он и знал про всё живое на земле, и любил всё живое, и очень увлекательно рассказывал). Вдруг батюшка останавливается и говорит: «А ты знаешь, я больше вот эту часть люблю – холмы». Я чуть не поперхнулась: а как же героический профиль Волошина на Кок-кая, чуть дальше профиль Пушкина на Сюрю-кая? И ваще, никакой романтики, мол, одни пыльные холмы. А он говорит: «Мне эти холмы Палестину напоминают», – и замолчал. Так мы и шли дальше молча. Мнение я своё тогда быстро переменила: мне тоже стали холмы больше нравиться.

Ирина Вышеславская

…Ещё были счастливейшие дни в Коктебеле. В одном из своих писем сам отец Александр назвал Коктебель «наш Эдем». Это был Эдем для меня и многих других его духовных детей, которые приезжали туда, чтобы пообщаться с ним во время отдыха.

По утрам отец Александр со всеми своими духовными чадами отправлялся в какую-нибудь бухту, чаще всего в Тихую. Он ходил в шортах, с большим крестом на груди и был совершенно бронзовый от загара. Всегда очень много шутил, и весёлый смех не прекращался в нашей компании.