Цветочки Александра Меня. Подлинные истории о жизни доброго пастыря

Впервые меня привёз к отцу Александру Мелик Агурский в 1965 году. Приехали мы в Семхоз, очень с ним было весело, приятно, что-то мы пили, шутили. Он уже какого-то Честертона получил от Мелика, и о Честертоне поговорили. И Наташа (жена отца Александра) ему сказала: «Алик, вот такой-то ходит, а говорят, что с ним надо осторожно, и может быть, лучше, чтобы он не ходил». И тут он сказал – я это помню очень хорошо, это было наверху: «Ой, мать, разве теперь разберёшь, с кем надо осторожно, с кем нет, – да пускай ходит». И вот когда он это сказал и как-то особенно взмахнул рукой со своей такой интонацией, во мне что-то повернулось. Таких священников я не видела, которые бы так сказали.^[76]

Людмила Улицкая

В доме отца Александра постоянно были гости. Жил он в Подмосковье, на станции Семхоз. Возвращался домой с портфелем и продуктовой авоськой. Никогда не знал, сколько человек сядет за стол ужинать. Кормил, поил, мыл посуду. Постоянные посетители были огромной нагрузкой для семьи. Я действительно не понимаю, когда он успевал писать свои огромные и по объёму, и по значению книги.

Владимир Юликов

Я уже к этому времени разные семьи видел, видел, как живут музыканты – я жил в коммунальной квартире, – родственники, знакомые. Семья отца Александра Меня сразу поразила меня совершенно полным отсутствием каких-то перегородок, которые создают в семье раздражение, склоки, скандалы, трудности. Я тут ничего такого не видел. Лёгкость! Перегородки – это препятствия какие-то во взаимоотношениях. И вот это их совершенное общение и лёгкость. И явные взгляды, которые он на Наташу бросал всегда – влюблённые, такие ласковые, такие ужасно ласковые…

Он умел дружить

Нравственный человек многое делает

ради своих друзей и ради отечества,

даже если бы ему при этом пришлось

потерять жизнь.

Аристотель

Священник Михаил Аксёнов-Меерсон

Один из секретов фантастической продуктивности отца Александра – в его даре дружбы. Будучи очень многогранным человеком, он к каждому поворачивался какой-то одной стороной и поэтому всегда вступал с ним в диалог. Это было богатство харизмы и любви, отражение многих знаний, желание всегда участвовать в другом.

Андрей Анзимиров

Когда-то он был (по ряду соображений) против отправления известного письма о. Николая Эшлимана и о. Глеба Якунина. Но однажды некто попробовал при нём критиковать отца Глеба. Я редко видел, чтобы лицо священника так быстро менялось, чтобы привычное выражение озорной радости на его лице мгновенно уступило место какой-то грозной серьёзности. «У отца Глеба харизма обличителя, – медленно и строго произнёс он. – И в этом ему следует всячески содействовать и помогать». И по тону было ясно: в его присутствии никакой критики о. Глеба он не потерпит…

Анна Борзенко

Я помню его удивительную дружбу с моим папой. Папу он как-то сразу выделил, зорко увидев в нём дар Человека. Папа мой всегда был то ли атеистом, то ли агностиком. Во всяком случае, он говорил: «Вы, христиане, то-то и то-то, а я – так, типа с боку припёку, с меня взять нечего, я не понимаю…» А при этом был он христианин, каких мало. Я имею в виду, что Заповеди Блаженства – это как раз про моего папу. Он был по образованию физиком (закончил МЭИ, работал в «ящике»), в душе – лириком, а на деле – человеком, открытым к другим людям, а также их идеям, восхищающимся людьми, открытиями, любыми мелочами, мимо которых многие проходят. Если кто заболевал или кому-то нужно было что-то привезти, достать из-под земли – обращались к папе. Он был безотказен. При этом он всегда был очень самокритичен, вернее, самоироничен. И безумно любознателен. Короче, отец Александр папу полюбил, подружился с ним, и они пару раз вместе отдыхали. Папа с восторгом писал, как они ездили в Алушту, питались там в пельменной, ходили в музеи, плавали в море. Не без гордости рассказывал, как однажды спас отца Александра. Прошло много лет с 90-го года, папа переехал в Сан-Диего, навещал нас каждый год в сентябре. У него было четыре онкологии, и, конечно, чем дальше, тем больше мы говорили с ним о жизни и смерти. О старости. Он её боялся. А смерти не боялся совсем. Как-то легкомысленно к ней относился. Я никогда с папой не говорила о крещении. Я ждала. Однажды всё же спросила его: «А ты никогда не думал о крещении?» «Нет, – ответил мой папа, – мне же отец Александр не говорил, что мне надо креститься». Он не понимал, что отец Александр сам никогда не предлагал. Человек должен быть готовым к этому. Но папа мой был человек божественный. Сам он об этом не знал, конечно, но батюшка это отлично видел. Мне кажется, оттого ему и было приятно с папой общаться, что от папы исходила какая-то небесная лёгкость.