Читаем Цветочки, ягодки и пр. полностью

Цветочки, ягодки и пр.

— Опять? Опять? — кричала она. — Опять эта девчонка? И главное — еще врешь: «случайно встретились»! Я не позволю себя обманывать! Довольно! Я вам не какая-нибудь! Ты мне не кто-нибудь!!!

— Зиночка, — умиротворяюще начал поэт, — деточка!

— Не смей меня называть деточкой!!!

Через полчаса, бросив в лицо супруга несколько предметов домашнего обихода и цикл оскорблений, жена Семена Шершавого хлопнула дверью и ушла к соседям.

Тут-то поэт и ощутил первый приступ творческой лихорадки. Ему захотелось отобразить в звучных строфах имевшую место лирическую сцену. Товарищ Шершавый переключил свой мозг на сочинение стихов. Ритм будущего произведения возникал в голове поэта, и мед души его уже закипал:

Та-та, та-та, та-та,—

бормотал Семен,—

Та-та… та-та…Та-та, ра-та, ра-та-тэ-та…И свое та-та-та тело…Та-та, та-та, та-та… вдруг!

Еще немного, и Семен Шершавый записывал на розовую полотняную бумагу красивыми печатными буквами:

Грустно Зина погляделаНа меня и на вокруг…

В действительности, как мы знаем, со стороны Зины имели место действия более активные, чем взгляд. Но, как говорится, в горниле души поэта факты претворились так:

Та-та, та-та, та-таТа-та… та-та… Та-та, ра-та, ра-та-та-та…И свое тат-та-та тело…Та-та, та-та, та-та… вдруг!Грустно Зина погляделаНа меня и на вокругИ свое тугое телоПонесла к соседям вдруг…Ах, страна моя! С подругойНаучи меня ты жить!Выгнав ревность, туго-тугоНас друг с другом ты свяжи!..

Принеся священную жертву Аполлону, Семен Шершавый вновь погрузился в заботы суетного света. По опыту он знал, что семейные сражения, подобные сегодняшним, не затухают так скоро. Вот почему поэт, не рассчитывая на домашнюю еду, поплелся в столовую Центрального Дома литераторов.

Мы сообщаем о сем, ибо именно обед в Доме литераторов вызвал у Шершавого второй приступ творчества. А именно: через два часа после принятия пищи поэт ощутил в желудке неприятные схватки. Живот глухо урчал, как овчарка, смиренная приказом хозяина, но лицезреющая недруга.

Поэт потыкал себя пониже диафрагмы четырьмя пальцами левой руки и сразу же констатировал: живот вздулся и был тверже, чем обычно.

— Черт те что! — пробормотал Шершавый. — На чем они готовят в этом Доме? На машинном масле или на нефтяных остатках?.. Ишь как урчит…

Тут-то и подоспело вдохновение. Прогнусавив с полчаса неизбежные «та-та, та-та, та-та», Шершавый начал на ходу записывать вновь создаваемый шедевр. Включая в себя обычные поправки против низменной действительности, стихи отражали желудочные колики автора в двух таких строфах:

Недуг злой меня замучил,Хоть на целый мир кричи!Он тугое сердце пучит,Сердце, сердце, не бурчи!

(Читатель, вероятно, уже понял, что под возвышенным псевдонимом «сердце» в этих строках фигурировал живот автора.)

Эх, страна моя! И сердцеЯ готов тебе отдать!Но зачем страданья перцемСердце туго посыпать?!

Когда Шершавый торопливо записывал приведенные выше строки на подзеркальнике в гардеробе Дома литераторов, к нему подошел знакомый критик и сказал:

— Привет, Сеня! Я тебе звонил: есть возможность поехать на новостройки… так сказать, зарядиться впечатлениями, пописать на интересную тематику…

— Да? — осторожно произнес Семен Шершавый.

— Целый вагон отводят под нашу бригаду. Давай махнем — а?

— Что ж… Я подумаю… Отчего ж… Можно и тово…

— Поехать?

— Угу. Да. То есть — что я?.. Можно обсудить такое предложение… Ну, бывай, Павел. Отчего никогда не зайдешь, не позвонишь?..

— Так вот я насчет поездки тебе звякну… А? — вослед поэту сказал критик.

Но С. Шершавый уже покинул помещение…

В третий раз вдохновение к нашему лирику пришло вечером. Ему предшествовала небольшая стычка с соседями по квартире. Соседи заявляли какие-то особенные свои права на уборную. Поэт эти права оспаривал. Соседи грозились повесить на уборную замок, И повесили. А поэт грозился замок сорвать. И сорвал.

Сорвал и, еще взволнованный борьбой, стал писать бодрые строки (не без предварительных «та-та, та-та»):

Враг тугой в себе уверен,Враг коварен и жесток.Для меня он в счастье двериЗапер туго на замок!Ух, страна моя! Я вышелНа заказанный мне путь.Я врага с позором вышиб,Я сумею отдохнуть!..

И это стихотворение было переписано красивыми буквами и помечено датой сочинения. Перечитав данный опус, поэт пробормотал:

Перейти на страницу: