Цветочная романтика (СИ)

У Саске такое чувство, что вместо сущности внутри прорва, из которой, вьючись, вырываются черные хлысты. Его сущность сама по себе, ранее безликая, просто сгусток темени, в котором видны лишь контуры, вдруг отчетливо выделяется человеческим силуэтом, распятым во тьме и холоде цепей. Некто подымает голову. Длинные седые волосы скрывают лицо. Лишь улыбка синюшных губ – вымученная и немного печальная, обнажающая кромку острых клыков. Раскат грома…

Саске вздрагивает и резко отстраняет омегу от себя. Возбуждение и желание, словно яд – сладкий, но обманчивый в своем послевкусие, все ещё смешиваются в крови, где-то в глубине, в той прорве, из которой растекается тьма, обволакивая его изнутри. Тьма горькая, но в тот же момент, испивая её, он не может ею насытиться, глотая ещё и ещё, жадно, большими глотками, словно она, черпаемая из пустоты, способна заполнить его собственную пустоту.

Алые, влажные губы омеги. Они трепещут, полуприкрыто и заманчиво. Какой-то глупец сравнил их с лепестками роз. Саске не согласен. В корне. Лепестки роз нежны и ранимы, прекрасны и стыдливы, они мимолетны и поэтому так ценимы и прекрасны, а губы человеческие, дарящие поцелуи и шепчущие слова любви, способны убить этими же касаниями, своим шепотом вывернув душу наизнанку так, чтобы обнаженное сердце пульсировало черной кровью у всех на виду.

Саске подается вперед, присматриваясь к розовым губам, которые некогда он так любил целовать и покусывать, поцелуи которых любил он сам. Смотрит долго, мучительно долго, учитывая то, что омега возбужденно трепещет перед ним, а его член, тянучи, пульсирует увеличивающимся узлом, а после его взгляд скользит выше, чтобы с игривым любопытством посмотреть в потемневшую зелень глаз Харуно.

- Сас… – в ответ он лишь качает головой, прикладывая указательный палец к пухлым губам. Кажется, он помнил их вкус, ожидаемо, вишневый, вот только теперь не понимал, чем же он ему так нравился все эти десять лет. Десять лет… Одноклассники волей судьбы. Друзья, начиная с младшей школы и до самого выпуска. Любовники на одну ночь без претензий и обязательств. Пара, которая должна была стать семьей. Десять лет… Достаточно для того, чтобы выбор можно назвать осознанным и правильным, и мимолетная встреча длиною в пятнадцать минут, которая смогла затмить собой все эти десять лет.

Саске подымается и омега тянется за ним. Она тянется к его губам, приподнимаясь на носочки, держится за его ладони, переплетая пальцы и жадно смотрит в глаза. Саске смотрит в ответ, с высоты своего роста, чуть склонив голову. Очередной раскат грома забирается под кожу, отдаваясь гулким эхом в темени пустоты, сплетаясь с цепями и натягивая их до предела. В гулкой тиши слышится удар капель. Кап… Кап… Кап… То ли хрустальный дождь с крыши, то ли алая кровь с разодранных в клочья запястий. Под серой кожей бугрятся мышцы, напряженные до предела. Кажется, они сейчас разорвутся, обнажая кости и сухожилия. И не будет больше цепей. Не будет страдника. Не будет этой затягивающей темени, заполненной фальшивыми чувствами.

Молния ударяет где-то совсем близко. Саске, словно опомнившись, резко дергает омегу на себя. Прокручивает её вокруг своей оси, словно в танце, прижимая спиной к крепкой груди. Сакура смеется. Она счастлива. Потирается о него, словно большая кошка. Скользит по его бедрам ладонями. Вверх-вниз. Вверх-вниз. Пытается почувствовать отклик его сущности на свой зов.

Громкий лязг бьет по ушам, и Саске вздрагивает. Тянется в темноту, в пустоту, в пропасть, в которой заточен тот, седовласый, серокожий пленник. Огромная двустворчатая дверь захлопывается прямо перед ним, чуть задевая кончики пальцев. Жжет. По лицу ползут вязкие, горячие капли, застилая обзор мутной пеленой. Саске, словно вспыливший ребёнок, торопливо стирает кровь с лица, подбегает к двери и, что есть силы, громыхает в неё кулаками. Кожа на ладонях шипит, пузырится, падает в прорву изодранными ошметками. На её месте сразу же нарастает новая и снова обугливается. Саске не чувствует боли. Физической. Болит внутри. И, движимый этой болью, он не собирается сдаваться, пока не проломит эту чертову дверь, за которой… Он. Седовласый, серокожий, ожидающий его пленник.