Цветочное сердце

Имоджен вскрикнула и схватила меня за запястья. Я вырывалась, ненависть к ней звенела в ушах, как боевой клич. Лицо залила горячая краска, дикая часть меня побуждала заорать на Имоджен, сделать ей больно, высказать, как сильно я ненавижу ее за то, что она сделала и не сделала за все эти годы.

Но я была не такой, как моя мать.

Вырвавшись из тисков Имоджен, я поднялась на ноги. Чем дольше смотрела на нее, тем сильнее кипел внутренний гнев.

Махнув рукой, Имоджен смела битое стекло в стоящее рядом мусорное ведро. Ее карие глаза стали холодными и грустными.

– Клара, – начала она твердо и, наверное, с материнской заботой, – я хочу лишь сказать, что ты можешь использовать магию для великих дел. Для дел, не ограниченных позволениями Совета…

– Я вообще не могу использовать магию! – рявкнула я.

Лицо Имоджен стало белее мела. При виде ее шока я испытала престранное удовольствие.

– Что?!

Гнев кружил голову и затягивал. Хотелось обвинить Имоджен во всем. Использовать свою боль как оружие против нее.

– Так и есть, – ответила я. – Твоя дочь никогда не станет ведьмой, потому что отдала свою магическую силу.

Имоджен поднесла руку ко лбу, словно сама мысль о подобном причиняла ей боль.

– Ты отдала ее? Кому?!

– Ты не выдашь мне свои секреты. Вот и я от тебя утаю имя.

Ведьма категорично покачала головой:

– Нет, нет, мне неинтересно, кто это. – Она отвернулась и провела рукой по своим кудрям. – Когда ты была маленькой, я благословила твою магию, чтобы та росла сильной, как сорная трава.

Как сорная трава. Все теории Ксавье обо мне – о том, что моя магия необычная, непокорная, слишком могущественная, – оказались верны.

– Ты прокляла меня?

– Нет, благословила.

Для благословения требовались намерение, мощь и, самое важное, любовь. Это пугало меня и сбивало с толку, но не так сильно, как страх в глазах матери.

Линия роста волос Имоджен заблестела от пота.

– Послушай, я благословила твою магию таким образом: если кто-то отнимет ее у тебя, она станет настолько дикой, что убьет нового владельца.

У меня душа ушла в пятки. Чтобы не упасть, я схватилась за полку.

– Что?!

– Я поступила так, чтобы тебя защитить, – ответила Имоджен негромко и спокойно, словно усмиряя дикую лошадь.

В тот момент я и чувствовала себя дикой лошадью. Шагнула к Имоджен и, пригвоздив ее взглядом, схватила за перед блузки.

– Ты должна это остановить, – прошипела я.

Глаза Имоджен стали такими круглыми, что я увидела ее радужки целиком. Заметно дрожа, она подняла вверх руки:

– Я ничего не могу поделать. Если захвативший твою магию погиб, можешь принести его или ее ко мне…

– Он не погиб, – перебила я. Подобное казалось бессмыслицей, непостижимым уравнением, фантазией о несуществующем цвете. Ксавье Морвин не погиб. – Создай мне портал, – потребовала я. Чем больше говорила, тем труднее становилось дышать. Грудь вваливалась. Окружающий мир сжимался. Сердце стучало так быстро, что аж гул слышался. – Я опишу тебе его дом.

Имоджен кивнула, но подняла палец:

– Ради твоей и моей безопасности я должна наложить на тебя умалчивающее заклинание. Ты не сможешь рассказать ни обо мне, ни об этой лавке, ни о чем-то услышанном сегодня, какими бы чарами ни обрабатывал тебя Совет.

На миг я подумала о жертвах «эйфории», потом попрощалась со всеми надеждами на мщение. Жизнь Ксавье была в опасности.

– Накладывай, – проговорила я и опустила еще дрожащие руки по швам. По моим щекам катились слезы и пот. Каждая секунда причиняла боль. Ксавье умирал? Он уже умер? Что натворила моя жестокая магия?

Имоджен прижала мне к губам два пальца и прочитала непонятное заклинание шепотом, от которого затуманило мысли и заложило уши. Когда она закончила, когда с ее губ слетел последний слог, рот мне жгло, словно мать засунула в него горячую кочергу. Я охнула, коснулась пальцами языка, но когда достала их, то крови не увидела.

– Ну вот, – проговорила Имоджен, взяла меня под руку и легонько подтолкнула к двери, высокой, тонкой, черной, как ночь. – А теперь опиши мне его дом.

Имоджен коснулась ладонью медной дверной ручки, украшенной затейливой резьбой в виде побегов.

Закрыв глаза, я стала вспоминать. Радостное волнение, с которым прыгала на крыльце, дожидаясь, когда мадам Морвин откроет дверь и позволит мне поиграть с ее детьми. Соленый запах альбиланской тортильи на кухне, смешанный с тяжелыми цветочными ароматами снадобий.

– Открыв дверь, ты увидишь натертые полы, темно-коричневые, как шоколад. Обои светло-зеленые, с ирисами.

– Хорошо, – тихо сказала Имоджен, – продолжай.

– По обеим сторонам от двери чугунные лампы, а слева круглый стол и два маленьких стула, как в закусочной.

Вспомнилось, как мы вместе пили чай. Как я кричала на Ксавье. Разрази меня гром, неужели та ссора станет нашим последним разговором?!

– Напротив разделочный стол из красного дерева с каменной столешницей. Вокруг шкафчики, под потолком кастрюли и сковороды, на стенах сушатся растения. Один буфет белый, другие – из темного дерева. Пахнет чаем и цветами. Там… там очень мирно.