Цветочный крест • Потешная ракета

– Нет, девки, вы слыхали? – плачущим голосом возмущенно обратился он в темноту. – Уж и не закрути теперь в лесу никого, уж и грех сразу тебе впишут! Уж и осину тебе приготовят! Да я, может, и помирать не собираюсь! Я, может, вообще утопиться надумаю. И осина мне без нужды!

Из лесу раздался развязный женский смех.

– Девки пьяные, – удивилась Феодосья, не прерывая труда. – Откуда оне здесь взялись?

– Лешенька, елда наша рябиновая-я, – пьяно хохотали девки. – Брось кручиниться! Иди к нам, поети нас напоследок!..

– Поети-и! – передразнил леший. – Мне, может, до утра только и живота осталось. Я, может, сейчас об вечном думать должен?

– А мы про что? И мы – об вечном.

Леший вдруг приободрился и тряхнул кудлатой болотной бородой:

– А! И не еть – умереть, и еть – умереть, так лучше уж поеть, а потом умереть! Э-эх, девоньки!

И тут же смех умножился, и затрещали сосны.

Феодосья подняла голову.

На крепких нижних ветвях сидели блудищи – Феодосья сразу узнала их по распущенным волосам и большим голым грудям – и весело глядели на Феодосью. А меж блудищами восседал мужичок с шишковатой головой. Он с размаху охапил девок за чресла, ущипнув за пухлые стегна, отчего девки взмахнули жирными, как карпы, чешуйчатыми хвостами.

Феодосья подняла брови.

– Так ты леший?

– А ты думала, поп в колоде почивает? – задиристо вопросил леший, приготовившийся похотствовать перед смертью на весь размах.

– Ой, матушки мои, да ведь аз с разбойником тебя спутавши, – плеснула рукой Феодосья.

– Спутавши? – недоверчиво переспросил леший. – Выходит, аз дондежи не помру?

– Нет, пока не помрешь, – заверила Феодосья. – Я про другого разбойника говорила, не про тебя.

– Девки, – крикнул леший, скатился под сосну, на подстилку из мха, и пустился в коленца, треща валежником и давя мухоморы. – Живем!

Русалки захохотали еще рьянее.

– Феодосья, а ты чего здесь долбишь?

– Домовину себе готовлю.

– Никак помирать собралась? – заинтересовалась компания.

– Истинно.

– Ну чего ж, дело хорошее. А как преставиться надумала? Удавиться али это… серпом по дышлу? – деловито спросил леший.

– Это уж как смерть решит.

– Нашла, на кого положиться, – укорил леший. – Она тебе решит!.. Тяп-ляп, спустя рукава. Давай мы тебя придушим? А перед тем погуляем! Со звоном!

– Али утопим, – предложили русалки. – Но только опосля плясок, песен и блуда. Помирать, так с гуслями!

– Спасибо вам, жители лесные и речные, только аз перед смертью те муки приму, какие мне Господь предписал, – вежливо, но твердо промолвила Феодосья.

– Послушайся нас, предпишет он тебе скуку смертную, – наперебой зашумели русалки. – Помрешь от болезни али от мора – тьфу! То ли дело напиться до смерти!

– Али уетись вдребезги! – вскрикнул леший. – А если что, я ведь и на женитву согласен.

Феодосья покачала головой.

– Ну как знаешь! Пошли, девки, там у меня мухоморы настояны.

– Дудку не забудь, – завопили русалки.

И вся гульба ринулась вглубь леса, в сторону озера – предаваться злострастию.

– Вот же блудищи, вот шишка женнонеистовая… – вздохнула Феодосья. – Срам! Титьки с решето, и хоть бы прикрыли какими ветками али травой.

Проводив шум гульбы, она взмахнула топором и ожесточенно ударила по колоде.

Раздирая в кровь руки, не помня себя, Феодосия наконец выдолбила подобие корыта. Примерилась, улегшись в колоду. Лежа в домовине, Феодосия посмотрела на небо, надеясь увидеть мерцающую звездочку – ее Агеюшку, но твердь небесная оказалась наглухо затянутой тучами. А может, это сосны сомкнули свои натруженные ветви. Лишь в зеницах Феодосьи от натуги переливались синие маслянистые всполохи, похожие на перья голубя. Голубь напомнил Феодосье Святого Духа. Она вскочила и, с придыханием, молясь, потащила колоду к избушке. Вернулась за второй – крышей ее домовины, дотащила и ее. Впрочем, осилить перемещение второй колоды Феодосье помог леший: ежели бы Феодосья внимала окружающему, то услышала бы, как, весело кряхтя и подбздехивая, лесовик подхватил волочащийся по земле комель и пронес его на шишковатом плече до избушки отшельницы. Оказавшись возле своего виталища, Феодосья встала над гробом, растрепанная, как куделя на прялке, с окровавленными руками, радостная и ликующая. В прорехах плетеных дверцы и ставеньки мерцал огонь очага, на лежанке спала смерть, и рябиновая обитель дожидалась тела Феодосьи – может ли счастье быть большим?!

– Вот и терем мой, – проникновенно промолвила Феодосия. – Не вырвут из его стен тело мое ни волки, ни медведи, ни враны ночные. Украшу стены обители моей сей же час, не мешкая…

Феодосья осторожно, чтоб не разбудить смерть, вошла в избушку и вскоре вышла, прижимая к груди некие вещи. Штуки сии были угнездены в колоде, так что даже врану ночному во тьме стало ясно, что домовина приобрела совершенное сходство с домом. Полюбовавшись мысленно на терем рук своих, Феодосья вновь охватилась мыслями, теперь об могиле.