Цветок для двоих [СИ]

Колени ужасно ныли, и она бухнулась задницей на россыпь мелких колючих камней, глядя в экран почти севшего телефона. Что теперь делать? Но сидеть дальше резона не было. Опираясь на руку, она встала, и пошла к уже знакомой тропинке, суя телефон в карман. Было так обидно, что даже страх смялся, почти исчезая. Ну какой же дурак! Нашел время меряться пиписьками, играть в царя горы, выяснять, кто важнее и главнее. Неужели ему там не понятно — жена далеко, в чужой стране, мало ли, что может случиться! Уже случилось, мрачно поправила она себя. И застыла с поднятой ногой. Там внизу, теперь не заслоненные крышами палаток, стояли пастухи в синих покрывалах, глядя, как разворачивается, поднимая пыль, тускло-блестящий джип, а впереди группы стоит Крис рядом с Асамом. Вот машина остановилась, Асам распахнул заднюю дверь. Крис подняла маленькое лицо, на котором не разглядеть выражения, далеко, а еще — солнечные очки. И отвернулась, залезая в машину. Джип дернулся, газанул и, описав дугу, выехал на противоположную сторону низины, куда выводила еле заметная грунтовка. Шанелька ошарашенно подняла обе руки, потом опустила бессильно. Перетопталась, совершенно не понимая, что делать. А вместо машины над плоскими холмами клубилась пыль, разносимая жарким ветром. Еще дважды джип мелькнул вдалеке, с каждым разом становясь меньше. И исчез в пустынном мареве.

После пары минут тишины Шанелька открыла рот и разразилась руганью. На самом гребне длинного холма, что свернулся вокруг стойбища огромным рыжим зверем с короткой шерстью травы на каменистых боках, стояла, выпрямившись, сжав кулаки, и кричала в бледное небо, уже начинающее набирать предвечернюю желтизну. Перечисляла все слова, которые знала еще со времен своей хулиганской дискотечной юности, потом перешла к цветистым оборотам, которыми пользовались застенные супруги, буквально понимающие пословицу «милые бранятся…», потом пошли в ход детские проклятия, почерпнутые от несовершеннолетних посетителей родной библиотеки. И наконец, выдохшись, замолчала, слыша только стук своего сердца, хриплое дыхание, да мирное тарахтение генератора внизу, где пастухов уже не было видно, и верблюды не маячили. Еще посвистывал ветер, залетая в уши и овевая теплом потные щеки.

Она затаила дыхание и прислушалась, убирая со скул прядки волос. Не только ветер…

Звук приближался, становясь все более уверенным. И вот из-за холма со стороны заката вырвалась, празднично сверкая, окруженная клубами пыли и ревом, гирлянда квадроциклов, белеющих кепками, спинами и концами наверченных на головы покрывал.

Шанелька еще раз посмотрела в лагерь, и кинулась вниз по другому склону, размахивая руками.

— Подождите! Сюда! Я тут! Скорее!

Стараясь не подламывать ноги на беспорядочных камнях, прыгала зайцем, вскидывала руки, успевая перед каждым воплем подумать, насчет «помогите», но заставить себя выкрикнуть вслух не могла. Как-то это было совсем уж безнадежно.

В ленте пылящих машинок наметилось изменение, в сторону холма стали поворачиваться крошечные лица с пятнышками черных и зеркальных очков, кто-то замахал в ответ, крича непонятное и плохо слышное через рев моторов. Заворачиваясь, лента из двух десятков машинок замедлилась, в первой кто-то поднимался, жестикулируя резко. И рев пошел на убыль, моторы умолкали, через них прорезывались крики и смех.

— Я тут, — уже тише сказала Шанелька, скользя подошвами и почти садясь на крутых местах, тормозя руками о плоские камни. Скатившись к подножию холма, выпрямилась, обнаружив, что теперь очередная, совсем плоская, но все же возвышенность, скрывает от нее вереницу. Опасливо оглядываясь на покинутый холм, пошла к машинам, одновременно с недоумением вслушиваясь в доносимые ветром рваные звуки. Оттуда, где недавно ревели моторы, слышался смех, возбужденные голоса, обрывки музыки, и вдруг строгий голос, усиленный мегафоном. А навстречу никто не бежал, не торопился на помощь. Но ведь слышали! И — остановились!