Цветок для двоих [СИ]

Не меняя выражения, Джахи медленно повернулся, глядя на Шанельку с таким же вопросительным изумлением, с каким она смотрела на него. И конечно, детский библиотекарь Нелли Владимировна сразу остыла, беря инициативу в свои руки.

— Ладно, — сказала, похлопав спутника по локтю, — ну, ты чего? Нормально. Главное, нашлась. Так? Давай, пусть они уже закончат свой цирк. И заберем ее оттуда.

Джахи что-то проклекотал, дергая рукой под складками черной ткани. Сверкнуло лезвие, уже над головой, с которой на плечи свалилось покрывало.

— О-о-о! — заорал рядом восторженный женский голос.

Дамы вскакивали, суя поближе смартфоны, сверкали вспышками. Дебелая рыжая женщина подскочила, суя конопатую руку под локоть разъяренного Джахи, прижалась, растягивая рот в улыбке. Камеры засверкали чаще.

Шанелька, продолжая приговаривать что-то успокоительное, отодрала толстухины руки от бока Джахи и потащила его к стене, закрывая собой от наседавших поклонниц.

— Нелька! — грянул над ухом сиплый голос, — ах, курвочка малая, ну блин, а я звоню-звоню, а оно сбрасывает. Нихера себе, урвала таки себе хлопца! Познакомишь?

Лаки, не дожидаясь ответа, сунула руку лопатой, тыкая Джахи куда-то в грудь, засмеялась, оглядываясь на толпу подружек. Те, разрываясь от любопытства, подпрыгивали, глядя то на сцену, где выступали пурушики, извиваясь под дудение оркестра, то на Джахи, прикрытого Шанелькой.

— Драсти! — орала Лаки, — Лариса меня зовут. А ты? Имя как? Нелька, он что, вообще по-человечески не умеет? Или как, сразу в койку, да? И правда, чего зря пиздеж разводить. Ахахаха!

— Лаки, — воззвала миниатюрная брюнетка в платье шириной с пояс для чулок, — та пошли, нам же квитки отдать!

— Так, — грозно сказала Лаки, взбивая рыжие кудри, — тут стояла, поняла? И чтоб никуда! Ты Криську нашла свою? Где ее черти носили? Что?

Она повернулась к сцене, посмотреть, куда одновременно повернулись ее собеседники. И, открывая рот, хлопнула по нему ладонью, топыря пальцы с цветными ногтями.

— Ах-ре-неть! Как я не узнала-то? Крись? Кристина! — последнее слово пронеслось над толпой, заглушая скороговорку микрофона, — Криська! Балда! Ты шо там? Ой, девки. Да это ж моя Кристинка там. Принцесса которая!

Маша длинными руками, Лаки бросилась к сцене, от которой ее немедленно оттащили секьюрити, и напрягая бицепсы, вернули в угол. Багровая Лаки ни капли не расстроилась, шумно выдохнула, натягивая на кружевной лифчик сползшее почти до пояса декольте.

— Короче, Нелька. Мы с бабами всю ночь гудим в этой, как ее. Пустынной звезде. Там кабак в боковом крыле. Поняли? Если потеряемся, вы мухой туда. А я…

Она ликующим жестом вскинула над головой сумочку.

— Не знаю, кого там выберет твоя Криська, чтоб самый главный. А я себе выберу не хуже. Лимимби у меня хоть жопой ешь.

— Что? — Шанелька продолжала прикрывать Джахи, который за ее спиной безмолвствовал.

— Деньги, — снизошла Лаки, — на китайском — деньги. Чао! Таська! Таська, а ну, не трожь мой билетик! Я уже иду!

— Что? — снова спросила Шанелька, на этот раз обращаясь к Джахи.

— Смерть, — мрачно ответил тот, опуская руку с кинжалом, — я говорю, смерть. Рука истинный пуруджи. Не дрожит. Никогда.

Шанелька беспомощно оглянулась, пытаясь сообразить, что делать. Представление еще идет, и мальчики извиваются, изо всех сил демонстрируя свою истинность. Сможет ли бедный Джахи выдержать весь цирк, минута за минутой?

— Пойдем, — она схватила его за свободную руку и потащила обратно к выходу, — и ножик свой спрячь. Пожалуйста! Успеешь еще помахать.

За дверями, снова проскочив мимо теле-мальчиков, устрашенных яростным взглядом Джахи, она поставила спутника у стены, путаясь в длинном подоле накидки, побежала за легкими стульями. Поставила так, чтоб издалека в проем видеть кусочек сцены.

— Садись. Ждем тут, ладно? А когда будет конец, подойдем снова. Как думаешь, долго это вот? Все это?

— Нет, — сказал мрачный Джахи, немного успокаиваясь. Сел, спиной к выходу, чтобы не видеть сцену даже издалека, — это отдых. Развлечение. Все должно быть не длинное время.

— Логично, — одобрила Шанелька, тоже садясь и вытягивая усталые ноги.

— Это не мои слова, — поспешно оправдался Джахи, суя кинжал в ножны, — Асам говорил очень много. Когда думал. Думали вместе. Эх…

Возглас вырвался сам, и Джахи понурил голову, видимо, вспоминая. Потом поднял на Шанельку серьезные глаза.

— Мы… Я и Асам. Большая дружба. Большая мечта. Сначала, да? Мы имели много беседы ночью. Много ночей в аннуке. Кальян, табак и кассан для прозрачного ума. Мы вместе делали наш архив. Много бумаг мы собирали по всему Пуруджи. И думали, когда снова будет Пуруджистан. А потом. Асам хотел, чтобы все шло, как в Египет, как с туристами. Отели, вояжи. Фестиваль пуруджи.

Он усмехнулся, кладя на колени руки, сжатые в кулаки. Ударил кулаком по колену.

— Я говорил. Ты хочешь, как все, так? Как вокруг! Я говорил. Пуруджи умрет. Будет смерть тому, что написано, что говорят нам отцы. И отцы их. Если как все. Ты поняла, я говорю это?