Цветок моего сердца. Древний Египет, эпоха Рамсеса II (СИ)

Ее никто не спрашивал весь последующий день, и Меритамон чуть не сошла с ума от страха. Она была уверена, что навсегда лишилась милости фараона. А может, он решил бросить ее в тюрьму, как ее брата, заподозрив в измене?

Но вечером ее позвали ужинать к Рамсесу. За столом, кроме нее, сидела еще и ее подруга-царевна.

Рамсес улыбался Меритамон и не казался сердитым. Она ждала объяснений, порицания, чего-нибудь - но он только знаком приказал наложнице присоединиться к трапезе.

- Тебе не следует больше так делать, госпожа Меритамон, - сказал он, когда она уже перестала ждать его слов. – Никто не смеет покидать зал без разрешения моего величества. Я недоволен и удивлен поведением второго пророка Амона, который потакал тебе в этом.

- Он как отец мне, повелитель, - сказала Меритамон. – Прошу простить меня, что нарушила волю твоего величества.

Она низко склонилась, не вставая с места.

- Я не сержусь на то, что вы говорили. Я рассержен другим, - сказал Рамсес. – Помни о том, что запрещено в моем доме.

Она кивнула. Подняв глаза, Меритамон увидела, что фараон и его дочь с улыбкой смотрят друг другу в глаза; кажется, они придвинулись друг к другу еще теснее, чем вначале.

Меритамон вдруг забеспокоила эта близость; ей вспомнились слова Та-Рамсес, что фараон может на ней жениться. Неужели это правда?..

Но она не смела больше ничего говорить.

После ужина ее отпустили, и эту ночь она опять провела одна. Меритамон вдруг поняла причину, по которой ее не взяли в храм – фараон думал, что у нее наступили дни, когда женщина нечиста. Только и всего. Он и не думал лишать ее своей милости и не остыл к ней.

========== Глава 83 ==========

Аменемхет поправился.

Он был теперь далеко не так красив, как до тюрьмы – похудел, мускулы опали, фигура стала почти мальчишеской. Только лицо было лицом пожившего и много перестрадавшего человека, и никуда не делись морщины, появившиеся еще в первый день заключения. Когда Аменемхет наконец испытал на себе все, что Тотмес несколько лет жаждал на нем выместить.

Странно – но Аменемхет даже тогда не думал и не сожалел о Неферу-Ра… Она была его проклятием, и он это проклятие избыл; вот и все, что осталось в его сердце от смерти жены. Ужас, стыд, отвращение просыпались в нем, когда Аменемхет вспоминал о том, как она рожала. Он больше не хотел думать о ней, никогда; ему навязали эту женщину, и она мучила его, пока боги не сжалились и Неферу-Ра не умерла…

Но Тотмес думал иначе.

Аменемхет помнил, как умело его довели до болезни – его вначале избили, потом сутки пытали голодом и жаждой, якобы затем, чтобы вызнать у него какие-то подробности о преступлениях, о которых он умолчал. Но Аменемхет прекрасно понимал, что Тотмес и так все знает – и только хочет помучить его. Потом его стали кормить тухлой рыбой и черствым хлебом, а воды давали по чашке в день; мыться же не давали вовсе, как и не убирали камеру. Вскоре Аменемхет почти начал желать смерти – если бы не знал, что его не похоронят должным образом, и его душе будут уготованы еще худшие муки, чем сейчас телу.

Но он был спасен, и знал, что не вернется туда, где едва не умер.

Когда он стал способен вставать, жрец попытался покинуть свою комнату и определить, где она находится. У порога ему преградил дорогу стражник, но Аменемхет не испугался… это была не храмовая тюрьма, место настоящего изуверства.

- Госпожа Меритамон, любимая наложница его величества, распорядилась, чтобы меня выпустили, - сказал он, просто чтобы испытать, насколько высоко царь ценит… услуги его сестры.

Стражник посторонился, и Аменемхет с улыбкой вышел.

Он босиком прошел по коридору, худой, бледный человек с лицом, едва напоминавшем о былой красоте. Но эта красота волновала его меньше, чем когда-либо. Просто иметь сытый желудок, здоровые руки и ноги и ясный рассудок… это уже было счастьем…

Аменемхет беспрепятственно вышел на крытую террасу, ограниченную спереди колоннадой. Жрец Амона с улыбкой оглядел это красивейшее место, напоминавшее заросли камыша у реки, запечатлевшие себя вместе со всею живностью в камне к удовлетворению своего владыки. На белых стенах тонко и искусно были нарисованы волны, яркий прибрежный тростник, птицы – а вот, несомненно, его величество, охотящийся на уток. Какой он молодой здесь и полный сил. Жрец с улыбкой провел пальцем по изображению фараона, думая, что Владыка Обеих Земель тоже старится, как и все смертные, как бы ни хотел вечно оставаться таким, каким его рисуют.

Интересно, насколько противно сестре терпеть его?

Аменемхет видел его величество несколько лет назад, когда был жив отец, и Рамсесу уже тогда было около пятидесяти… несомненно, он не стал лучше с годами. Будь Аменемхет женщиной, никогда не лег бы с ним. Как могла Меритамон это сделать? Неужели настолько любит своего падшего брата… или, скорее всего, она просто шлюха… Наверняка изменяла и своему мужу. Впрочем, Менкауптах был ничтожеством – хотя бы потому, что это терпел.

Аменемхет на его месте убил бы жену за такое.