Цветок на скале

— Верно, мой мальчик. Ты, кажется, задавался вопросом, почему я до сих пор при дворе и терплю твоего брата и его прихвостней? Может быть, прозвучит пафосно, но вот ради них. Этих детей и тех, что веселятся в Гарнаре. Я хочу, чтобы они жили и были, по возможности, счастливы. Спросишь, зачем старому эльфу дети Дормера? — опять небольшая запинка. — Моя любимая была отсюда. Она была слишком добра и верила в чудеса. Я, с тех пор, питаю слабость к наивным идеалистам, таким, например, как ты… Её убил собственный отец, когда эта идиотка призналась дормерскому вельможе, что любит эльфа. В те времена это было безумием и…безумной храбростью…

— Вы отомстили? — вырвалось у Мара.

— А как ты думаешь? — опять косится Вернель. — Нет такого рода больше. Только разве это вернёт что-то или утишит боль, или позволит сказать те слова, что так не были сказаны и услышаны… Время так коротко… Вы, молодые, не понимаете пока, что если есть кто-то для вас на этой земле, то это самое важное. И нужно быть храбрым, сильным, чутким, чтобы не упустить своё. Потому, что время кончится и ничего уже не вернёшь.

Дети на лужайке закричали особенно громко. Старый лорд прервался, и закончил уже не так печально:

— Потому я храню мир, когда это получается, мой мальчик. Не работаю ни на тех, ни на других. А, можно сказать, что и на тех, и на других одновременно…

Тон старика резко изменился с тёплого и мечтательного на привычный язвительный:

— Смотри-ка, идут сюда фифы. Пристанут к тебе мигом, как репей, а пока отдерёшь… — кивнул на пёструю группку барышень, направляющуюся к ним. — Иди-ка ты в парк пока, а я леди Анастас покараулю и провожу, если понадобится.

Мар, уже не удивляясь проницательности старика, встал и пошёл по дорожке быстрым шагом. Не хотелось портить впечатление от доверительного и искреннего разговора пустотой.

* * *

Он пошёл прямиком к тайному убежищу своего детства, куда несколько дней назад приводил леди Анастас. Этот глухой кусок парка, больше похожий на лес, где растительность не была подстрижена и укрощена садовниками, был единственным местом здесь, где он спокойно себя чувствовал. Уселся на траву, привалившись спиной к стволу борхи, как тогда, с Анастас. Запрокинул голову, прикрыл глаза.

Вспомнил всё, что знал о временах молодости Вернеля. Как ни крути, а его возлюбленная точно не была идиоткой. Судя по всему, она была высокого рода, раз Вернель не смог устроить ей побег. Только знать так контролировала и берегла дочерей. Сильную магичку всегда можно было выгодно "продать" или заключить полезный для семьи союз. Девушка показала себя истинной дочерью дормерского воина: приняла решение и осуществила его. Это было безусловным мужеством, и Вернель понимал это, хоть и делал вид, что нет. Какая жизнь ждала бы её без любви и надежды? Инкубатора высокородного мага? Ранняя смерть? А так, она, хотя бы, выбрала сама.

Какие были ужасные, тёмные времена! Да и сейчас не лучше. Под корочкой цивилизованности, этикета, бурлят те же самые интриги, резоны и страсти. Те же самые договорные браки, где аристократы отдают своих дочерей сильным магам, понимая, что их ждёт смерть. Временные договоры, которые, по сути своей, ни что иное, как проституция в высших слоях общества. По договору, родовитая семья отдавала свою дочь на какое-то время магу, который по каким-то причинам не желал заключать брак, но нуждался в женщине.

Большой резерв не давал возможности ходить по публичным домам, выкручивались так. А некоторые, он слышал о таком, не утруждались. Если магия выходила из-под контроля, то брали к себе в постель тех же проституток или селянок из глубинки, а потом просто хоронили их где-нибудь у себя в поместье.

Он-то сам, чем лучше них? Девушка из публичного дома в Лиметте, была магичкой, но умерла с ним. Чем он вообще думал тогда? Ничем. Глупо понадеялся, что обойдется, ведь раньше женщины с ним не умирали. Но он и не спал с такими слабенькими магичками, да ещё и нестабильность… Всё было ожидаемо, но не для него. Шок, вот, что он испытал тогда. Первый раз убить женщину! Не в бою, не в толпе, где сопутствующий ущерб неизбежен и под удар попадают и женщины и дети, а вот так, глядя в глаза. Это ещё больше дестабилизировало его.

Бедный Лавиль! Он лекарь, до мозга костей, для кого спасение жизней и было, по сути жизнью, был поставлен перед выбором: жизнь друга или жизни и здоровье девушек. Это ведь к нему приводили отцы тех троих. Лекарь оценивал их потенциал, здоровье, улыбался им и пытался успокоить, зная при этом, что их ждёт.