Читаем Цветок пустыни полностью

Аман, конечно, меня не выгнала и разрешила остаться ровно на столько, сколько нужно. В их доме было две крохотные комнаты, в одной из них поселилась я. Мужа Аман я видела редко – он много работал, уходил рано утром и возвращался поздно вечером. Дома он очень мало разговаривал, я даже сейчас не вспомню, как его звали и чем он занимался.

Аман вскоре родила очаровательную дочку, и я стала помогать с ней нянчиться. Еще я убиралась, стирала и сушила вещи, а также ходила на рынок. Я быстро овладела тонким искусством торговаться, подражая поведению местных. Обычно это было так: матушка выкладывала передо мной товар, например пару помидоров, и называла заломленную цену, за которую можно было бы спокойно купить тройку верблюдов. Тут начиналась игра:

– Ой, ну нет, это слишком много, – отвечала я со скучающим видом.

– Так, ну и за сколько ты предлагаешь мне их тебе отдать?

Наконец-то мне было кому рассказать всю историю без утайки! Уж сестра точно поймет, почему в тринадцать лет мне не хотелось идти замуж за старика.

– Два пятьдесят.

– Да ты что! Да посмотри сама…

Затем я устраивала спектакль – переходила к разговору с соседними торговками, да погромче, чтобы та, первая, все слышала. После возвращалась к ней и вновь начинала торговаться, пока у нас языки не начинала отсыхать.

Аман постоянно упрекала меня в том, что я бросила маму и теперь она работает совсем одна. Любой наш разговор на тему моего бегства заканчивался этим. Я тоже переживала за маму, но не понимала, почему Аман себя-то не винит – она убежала из дома раньше. С тех пор прошло больше пяти лет, но в глазах Аман я так и осталась глупенькой младшей сестренкой – она априори всегда будет умнее меня. Несмотря на внешнее сходство, у нас были абсолютно разные характеры. Но больше всего меня раздражало то, что она постоянно командует мной. Я сбежала от отца точно не ради того, чтобы прислуживать сестре и выполнять ее работу по дому.

И однажды я ушла от нее. Просто вышла утром из дома, никого не предупредив, и зашагала прочь. Тогда я считала, что поступаю правильно: иду строить свою жизнь. Увы, я не знала, что с Аман я больше никогда не увижусь.

<p>7</p></span><span></span><span><p>В столице</p></span><span>

Детство моей мамы прошло в столице, в окружении четырех братьев и сестер. В Могадишо у нас было много маминой родни, и пока я жила у Аман, она меня много с кем успела познакомить. Особенно я рада тому, что в Могадишо я познакомилась с бабушкой. Сейчас ей уже глубоко за девяносто, но тогда ей только-только исполнилось семьдесят, и она была очень активной.

Бабуля – типичная «матушка». Она очень волевая, сильная духом женщина, а еще отлично готовит (и знает себе цену). У нее была светлая кожа и очень грубые руки, словно кожа крокодила, – бабушка очень много работала, чтобы прокормить и воспитать детей. Она выросла в арабской стране, не помню уже в какой, и глубоко впитала там мусульманскую веру – бабушка молится пять раз в день, обратив лицо к Мекке, а из дома выходит, только закутавшись с ног до головы в черное покрывало. Я очень часто за это над ней подшучивала: «Бабушка, а тебе хоть видно что-нибудь? А слышно? А дышать можешь?»

Познакомившись с бабушкой, я поняла, откуда у моей мамы такой сильный характер. Мой дедушка, муж бабули, умер очень рано, и поднимать семью ей пришлось в одиночку. В крови этой женщины, несмотря на возраст, бурлила неиссякаемая энергия – мне, молодой резвой девчонке, было до нее очень далеко. Не успевала я проснуться (а будили меня очень рано), как бабушка уже гнала из дома по делам: «Варис, давай шустрей!»

Дом, где мы жили, был далековато от рынка, а за продуктами приходилось ходить каждый день. Мне не очень хотелось тащиться туда пешком по жаре, поэтому каждый раз я пыталась уговорить бабушку подъехать до рынка на автобусе.

– Что? Какой автобус? И не стыдно тебе? Пешочком, Варис, пешочком! То же мне, расхныкалась. Современные дети стали очень избалованными. Я в твоем возрасте знаешь сколько ходила? И не думала даже жаловаться. Чего сидишь? Ты пойдешь со мной?

Вот так заканчивались все мои попытки – на рынок и с рынка мы неизменно ходили пешком. Бабушка была «матушкой» до мозга костей и всегда делала то, что нужно для семьи. После моего отъезда из Могадишо умерла одна из маминых сестер, оставив сиротами девять ребятишек. Всех их воспитала и подняла на ноги бабушка. В городе я также успела познакомиться с одним из маминых братьев – Волдеабом. Как-то я вернулась с рынка и застала его у нас в гостях. Несмотря на то что я никогда прежде его не видела, я сразу поняла, что он родной – дядя был просто копия мамы. И как я узнала чуть позже этим вечером, чувство юмора у него было точно такое же – в детстве они наверняка довели до слез не одного человека.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное