Цветок вампира - аконит

— Завтра вечером мне нужно быть на дежурстве. Я смог взять отпуск лишь на десять дней: в отделе рук и так не хватает, но ребята вошли в положение. Похороны не прихоть или отпуск какой. — Он тяжело вздохнул и устало потёр ладонью шею: — В общем, я взял билеты на утро в Новосибирск. Если ты захочешь, сможешь поехать обратно со мной, но если ты решишь остаться, я пойму. Твоя мать, она… — Костя замялся, морщины на лбу, казалось, стали ещё глубже, точно мысли о страданиях Мари вызывали у него боль, — Ей трудно сейчас. Очень. Возможно, будет лучше, если какое-то время ты побудешь рядом с ней.

За все девять дней мы с Костей ни разу не обсудили произошедшее на похоронах. Однако с этого момента, я просто больше не могла находиться рядом с матерью и её новым мужем. Всё в нём теперь вызывало во мне чувство отвращения. Я не могла смотреть, как они воркуют друг с другой, изображая картинную любовь, и знать, что стоит одному из них дать трещину — другой его не подхватит. Меньше всего мне хотелось стать частью новой драмы. Я не могла разобраться с собственной, а спасать даже близкого человека от его, было выше моих сил. Моя мать потеряла свою, но в то же время и я потеряла бабушку. Если хочешь помочь кому-то, спаси сначала себя.

— За гостиницу не беспокойся, она привязана к моей карте… — продолжал Костя, но я не дала ему закончить.

— Я поеду с тобой.

Отец на мгновение замер, брови приподнялись. Он выглядел удивлённым и переспросил:

— Прости что?

Я прочистила горло и уставишь в пустую тарелку перед собой, повторила:

— Я поеду с тобой. Здесь мне больше делать нечего.

— Но твоя мать, она…

— Она взрослый человек. И она не одна. Если я нужна ей рядом, то сможет сказать об этой на поминках. Ты же пойдёшь со мной на девять дней или будешь собираться?

— Конечно пойду. Ночью соберусь, не страшно.

—Тогда, — я заправила за ухо выбившуюся прядь волос: — Решили? Если мама не будет против, я вернусь в Ксертонь вместе с тобой.

— Решили, — после ответа Костя подождал немного и, убедившись, что никто из нас не хочет продолжать разговор, попросил счёт.

Мы с Костей пришли одними из последних. Дом уже наполнили люди в тёмных одеждах с мрачными лицами. С кухни доносился звон посуды. Должно быть, кто-то суетился и помогал Марии накрыть стол. Разувшись в коридоре, я собрала волосы в высокий хвост и пошла посмотреть, чем могла быть полезна.

Кухня была небольшой и на ней уже находилось не меньше пяти человек. Все они оказались старыми знакомыми бабушки. Одни учились у неё ещё в классе, другие – жили где-то по соседству, насколько я могла судить по разговорам прошлых поминок. Имён я не запомнила ещё тогда – слишком много оказалось новых людей, а вот лица легко узнавались. Среди гостей я не нашла матери и убедившись, что ничем помочь больше не нужно, пошла по другим комнатам. Когда я открыла дверь в спальню, то заметила маму, стоявшую у окна. Сквозь занавески она смотрела на пасмурное небо, теребя рукой подвеску с золотым ангелом на шее, когда-то подаренную ей бабушкой. Я прикрыла за собой дверь и, обойдя кровать, подошла к матери.

— Ты как?

При приближении я заметила, что глаза мамы кажутся влажными, будто слёзы вот-вот хлынут с новой силой по её щекам, но этого не случилось. Она лишь громко вдохнула, грудь её при этом движении сильно поднялась, а затем опала. За ней опустились и плечи, открылась гордая осанка женщины, что старалась быть крепче, чем скала.

— Нормально, — затем она с грустью в голосе и некоторой досадой добавила: — Ну, насколько это возможно.

Хотелось обнять её, утешить, но я не осмелилась сделать очередной шаг навстречу, боясь сломать маску, что как дамба удерживала поток всё ещё бурлящей боли.

— Мама, если тебе что-нибудь нужно…

Она не дала мне продолжить, выставив ладонь вперёд, прося тем самым остановиться. На мгновение глаза её закрылись, и я заметила, как тяжело Мария сглотнула. Голос прозвучал тише:

— Не переживай. Рано или поздно это должно было случиться. Все мы хороним своих близких и этот тот груз, который едва ли можно разделить с другим.

— Она была и моей бабушкой тоже, — отбросила я, борясь с возмущением. Мне было больно не меньше. Это была настолько же моя утрата, как и её. Почему же тогда, мы не могли разделить боль пополам?

— Я знаю, дорогая, — рука Марии мягко скользнула по предплечью: — Ты тоже скорбишь, по-своему.

Она вновь с усилием вдохнула и достала из заднего кармана джинсов пачку сигарет и зажигалку. Достав одну, мама обхватила её губами, освободила руки от ноши и отодвинула занавеску.

— Открой форточку, пожалуйста.

Я послушалась, не веря своим глазам: мама курит. Мама, что презирала кафе с залами для курящих. Мама, которая от одного только запаха дыма на автобусной остановке закашливалась.

Она чиркнула зажигалкой и поднесла пламя к концу сигареты. Вдохнула, и из самого центра показался красный уголёк. Дым быстро наполнял комнату, разнося тошнотворный запах, от которого внутри мой желудок точно стянуло узлом. Как такая дрянь может вообще успокаивать?