Цветок вампира - аконит

Первое время это вполне хватало для насыщения. Чувство жажды оставалось чем-то неизвестным, рассказанным доктором, как страшная сказка. Я училась управлять новым телом, познавать его возможности. Время шло и казалось, все органы чувств раскрыли свой настоящий, природный потенциал. Каждый вечер доктор разговаривал со мной, записывая какие-то наблюдения в свою тетрадь. Одни вопросы повторялись, другие же становились более точечными, новыми. Со временем я начала прокручивать в голове наш самый первый диалог с Владимиром и не понимала, когда же на самом деле начнётся новая жизнь, полная возможностей? Хождение в четырёх стенах и общение с одним-единственным человеком, давило на меня, возвращаясь мыслями к утрате. Оставаясь наедине с собой, я мысленно всё время возвращалась к потере сына, но стоило доктору появиться, как становилось легче. Краткосрочно, но всё же легче.

Хотелось выйти. Почувствовать лёгкий ветерок на своей коже, глотнуть свежего воздуха и запахов, взамен пропитанного резким ароматом хлороформа подземного этажа больницы. Я стала спрашивать доктора Смирнова, когда же мне будет позволено выйти, но слышала лишь уклончивый ответ. Каждый свой визит, он доставал пышную связку ключей и закрывал за собой дверь на три оборота.

Вскоре сон покинул меня. Он просто больше не был нужен и вот тогда, стало по-настоящему тяжело. Ощущение времени полностью растворилось, и я уже не знала, как часто на самом деле вижу Владимира. Приходит ли доктор каждый день или мне хотелось думать, что это так? В комнате не было ни зеркал, ни календаря, ни часов. Ничего, что могло помочь.

Всё изменилось, когда обострился слух. В минуты одиночества, не желая вновь увязать в вязком болоте подсознания, я стала прислушиваться. Пыталась научиться разделять среди множества отзвуков конкретные, заглушая остальные. Я не была уверена, что это было вообще возможно, но для человека, у которого всё время в мире можно считать свободным, лучшего занятия бы не нашлось.

Голоса казались сложными и непостижимыми. Они сливались в белый шум из сотен различных отзвуков, не позволяя разобрать ни единого слова, сколько бы я ни пыталась. Но и эти попытки, кое-что мне дали: я заметила, что голосов не всегда так много. Порой над возвышающимся над комнатой зданием, шум затихал, и со временем я поняла: должно быть, наступала ночь. Персонал расходился, все обсуждения сходили на нет, а пациенты разбредались по палатам, засыпая до следующего утра.

Я стала ждать наступления ночи с нетерпением. Она стала моим временем для познания и изучения, когда концентрироваться на одном конкретном отзвуке становилось проще. Со временем я начала различать звуки шагов, и даже представляла, как мог бы выглядеть их обладатель. Одни шаркали, другие громко отбивали каблуками ритм по плитке на лестничной клетке. Беспорядочная симфония становилась упорядоченной и понятной.

Чем дольше я развивала слух, тем ярче становились для меня и запахи. В один из обычных дней, с наступлением ночи, я, как обычно, разместилась на кушетке, прижавшись спиной к бетонной стене, и стала прислушиваться, как уловила новый, незнакомый ранее звук. Такой, словно кто-то одним уверенным движением порезал плотную ткань. Всего мгновение, и послышался ритмичный отзвук разбивающихся о пол капель.

Одной за другой. Каждая громче предыдущей. Я закрыла глаза, пытаясь понять природу этого звука и различила чьё-то частое, хриплое дыхание. В голове возник образ седого мужчины, с небрежной щетиной и с проплешинами у рта, будто он имел привычку нервно выдёргивать волосок за волоском, стоило лишь дать волю рукам. Кожа его одрябла, местами виднелись тёмные пигментные пятна. Он сидел на холодной плитке мужской душевой тремя этажами выше, как и я, прижавшись спиной к стене. Ноги раскинуты в разные стороны, а перед собой он держал вытянутую руку..

В ночном свете она вся казалась украшена тёмной вязкой жидкостью, блестящей в свете пробивающегося из-за окна света луны. Мысли сами тянулись к влаге, словно это было нечто требующее особого внимания. Важное, необходимое мне. Я пыталась мысленно рассмотреть её, и именно в тот момент, впервые почувствовала сладковатый аромат, с едва уловимыми железными нотами. Он манил меня к себе, призывал. Неведомая сила заставила меня подняться с кушетки. Стоило толкнуть дверь рукой, как она послушно слетела с петель и с силой отскочила в ближайшую стену. Прямо по центру оказалась глубокая вмятина, по краям которой паутиной расплетались трещины.

Отчего-то меня даже не удивило, как легко оказалось вырваться из «клетки». Все мои мысли кружились вокруг растекающейся где-то наверху тёплой крови. Как заворожённая, я шла, точно зная, когда свернуть, и где найти лестницу, благодаря отзвукам шагов, которые внимательно изучала в последнее время, внутри моей памяти легко обрисовался каждый уголок невзрачной больницы.