Цветок вампира – аконит

Представшая картина совпадала с той, что рисовало мое подсознание. Мужчина в возрасте сидел у стены со свободно разведенными в разные стороны ногами. Голова обессиленно склонилась к плечу, глаза закатились. Вокруг порезанной руки натекла лужа вязкой и ароматной крови. От близости ее у меня жгло горло изнутри. Не знаю, о чем я думала в тот момент. Кажется, любую возможную мысль затмевало неудержимое желание хотя бы попробовать эту кровь. Я представляла, как сажусь рядом с мужчиной, беру его руку в свою и накрываю губами глубокий порез. Предвкушала яркий и безумно приятный вкус. Чувствовала почти физически. Запах мысленно возвращал меня к самым прекрасным, счастливым моментам из далекого прошлого. В любящий дом, к своим людям. Я медленно вытягивала жидкость, и она обволакивала язык, а следом и рот. Испив мужчину до конца, я захотела большего и представила, как легко могла встать и навестить таких же ароматных больных в палатах. Их сердца звали меня, призывая освободить главное сокровище, сокрытое глубоко внутри. Курсирующее по избитому маршруту вен в поисках выхода. В поисках свободы.

Когда я поняла, что картина, так детально обрисованная сознанием, была не плодом воображения, а тем, что происходило наяву, было уже поздно. Оказалось, я прошла этаж насквозь, палата за палатой. Обходила каждого пациента, на манер чуткого врача, поначалу осторожничая, а на последних, войдя во вкус, даже не трудилась надкусывать кожу бережно.

Когда я покончила с последним, то наконец почувствовала насыщение. Пойдя на выход, заметила, что ноги стали едва слушаться. Испитая кровь отравляла все мое существо. Разве так должно было подействовать на вампира то, чего он больше всего желал? Вытерев тыльной стороной ладони лицо от крови, я на мгновение подняла глаза и увидела свое отражение в зеркале. Когда-то длинные и шелковистые волосы сбились в колтуны. Черты лица заострились, проявились более явно. Под глазами пролегли темные круги. На мгновение мне даже начало чудиться, что я готова уснуть, но тогда взгляд невольно скользнул к настенному календарю. Обычный невзрачный календарь, без пестрых фотографий, но с жирно выделенными месяцем и годом в заглавии.

Из груди вырвался крик, от которого завибрировали не только стены, но и пол под ногами. Если бы я только могла, то разрушила бы всю больницу до основания, но главное: достала бы из-под земли доктора Смирнова.

Семнадцать лет одиночества. Семнадцать лет в качестве подопытной крысы.

Найти кабинет доктора было несложно. На широкой золотистой табличке на одной из дверей того же этажа крупными черными буквами было выведено: «Заместитель главного врача Владимир Сергеевич Смирнов». Войти внутрь не составило труда: дверь поддалась с той же легкостью, что и в подвале. Посреди комнаты стоял широкий стол с придвинутым кожаным креслом. Стопки бумаг методично разложены по подписанным органайзерам. Ни одну из бирок я не посчитала подходящей, потому продолжила поиски, выдвигая один ящик в столе за другим.

Мне нужны были ответы. Хоть какое-то понимание, что на самом деле этот человек сделал с моей жизнью. Листая страницы документов и с трудом разбирая размашистый почерк, я искала хоть что-то, но безуспешно.

Не найдя ничего интересного, я откинулась на спинку кресла. Самочувствие продолжало оставлять желать лучшего. Голова кружилась от чтения, давило виски, но я понимала: другого шанса у меня не будет, а потому покорно встала и побрела к стеллажу архива. Рассматривая полки, я обратила внимание на блок с повернутым к стене корешком. Я потянула за него, но ухватилась недостаточно крепко, и папка выскользнула из рук. Ударившись о безукоризненную гладь пола, она приветливо распахнулась. Один файл скользнул прочь, под стеллаж. Я неохотно опустилась на колени и потянулась за листком, когда увидела заглавие страницы «Свидетельство о рождении». Документ был выписан на мальчика – Никиту. Сердце больно ударилось о ребра: именно так я хотела назвать сына. Бумажный лист жег подушечки пальцев. Нутро кричало об уже свершившейся беде, но я отогнала непрошеное предчувствие и заставила себя прочесть страницу до конца.

Дата рождения совпадала с той, когда был рожден мой малыш. Родителями числились некие Каримовы. На обороте документа нашелся клейкий лист для заметок, на котором уже знакомым размашистым почерком был выведен адрес.

Вернувшись к папке, я нашла свидетельство о собственной смерти и почувствовала легкую иронию. Никто бы не искал ту, что была давно мертва. Да и, признаться честно, кто бы меня искал? Даже похоронить некому. В Ксертони я всегда чувствовала себя серой тенью: без прошлого, настоящего и будущего. Лишь забеременев, я начала мечтать, что грядут перемены. Задним числом эта мысль выглядела наивно и глупо, но для рассказа это неважно.