Цветок вампира – аконит

Первое время этого вполне хватало для насыщения. Чувство жажды оставалось чем-то неизвестным, рассказанным доктором, как страшная сказка. Я училась управляться с новым телом, познавать горизонт возможностей. Время шло, и все органы чувств раскрыли свой настоящий, природный потенциал. По вечерам доктор беседовал со мной, записывая какие-то наблюдения в тетрадь. Некоторые вопросы повторялись день ото дня, но появлялись и новые, более точечные. Со временем я начала прокручивать в голове наш самый первый диалог с Владимиром и не понимала, когда же на самом деле начнется новая жизнь, полная возможностей? Хождение в четырех стенах и общение с одним-единственным человеком давило на меня, возвращая мыслями к горю. Оставаясь наедине с собой, я все время думала о потере сына, но стоило доктору появиться, как боль отступала. Краткосрочно, но все же.

Хотелось выйти. Почувствовать легкий ветерок на коже, глотнуть свежего воздуха и новых запахов взамен резкого аромата дезинфекции, которым был пропитан подземный этаж больницы. Я стала спрашивать доктора Смирнова, когда же мне будет позволено выйти, но слышала лишь уклончивые ответы. Каждый визит Владимир доставал внушительную связку ключей и закрывал за собой дверь на несколько замков.

Вскоре сон покинул меня. Он просто больше не был нужен. Тогда стало по-настоящему тяжело. Ощущение времени полностью растворилось, и я уже не знала, как часто на самом деле видела Владимира. Приходит ли доктор каждый день или мне хотелось думать, что это так? В комнате не было ни зеркал, ни календаря, ни часов. Ничего, что могло мне помочь.

Все изменилось, когда обострился слух. В минуты одиночества, не желая вновь увязнуть в вязком болоте подсознания, я стала прислушиваться. Пыталась научиться разделять среди множества отзвуков конкретные, заглушая остальные. Уверенности, что это вообще возможно, у меня не было. Но для человека, у которого в распоряжении все время мира, лучшего занятия не нашлось.

Разобрать голоса на практике было сложно. Почти непостижимо. Они сливались в белый шум из сотен различных отзвуков, не позволяя разобрать ни единого слова, сколько бы я ни пыталась. Но и эти попытки кое-что дали: я заметила, что голосов не всегда много. Порой в здании шум затихал, и со временем я поняла: это наступала ночь. Персонал расходился, все обсуждения сходили на нет, а пациенты разбредались по палатам, засыпая до следующего утра.

Я стала ждать наступления ночи с нетерпением. Она превратилась в мое время для познания и изучения, когда концентрироваться на одном конкретном отзвуке становилось проще. Со временем я начала различать звуки шагов и даже представляла, как мог бы выглядеть их обладатель. Одни шаркали. Другие громко отбивали каблуками ритм по плитке на лестничной клетке. Беспорядочная симфония с течением времени трансформировалась в упорядоченную.

Чем дольше я развивала слух, тем ярче воспринимались и запахи. Однажды с наступлением ночи я, как обычно, разместилась на кушетке, прижавшись спиной к бетонной стене, и прислушалась – уловила новый, незнакомый звук. Такой, словно кто-то одним уверенным движением прорезал плотную ткань. Всего мгновение, и послышался ритмичный звон разбивающихся о пол капель. Одна за другой. Каждая громче предыдущей. Я закрыла глаза, пытаясь понять природу звука, и различила чье-то частое хриплое дыхание. В голове возник образ седого мужчины с небрежной щетиной и проплешинами у рта, будто он имел привычку нервно выдергивать волосок за волоском, стоило дать волю пальцам. Кожа старика одрябла, местами виднелись темные пигментные пятна. Он сидел на холодной плитке душевой тремя этажами выше, как и я, прижавшись спиной к стене. Ноги разведены в стороны, одну руку он вытянул перед собой. Чудилось, что кожа залита темной вязкой жидкостью, блестящей в лунном свете, пробивающемся из-за окна. Мысли сами тянулись к влаге, словно это было нечто, требующее особого внимания. Важная, необходимая мне субстанция. Я пыталась мысленно рассмотреть ее и именно в тот момент впервые почувствовала сладковатый аромат с едва уловимыми железными нотами. Он манил меня, призывал.

Неведомая сила заставила подняться с кушетки. Стоило толкнуть дверь рукой, как она послушно слетела с петель и с силой отскочила в ближайшую стену. Прямо по центру появилась глубокая вмятина, по краям которой паутиной расплетались трещины. Отчего-то меня даже не удивило, как легко получилось вырваться из «клетки». Все мысли кружились вокруг растекающейся где-то наверху теплой крови. Как завороженная, я шла, зная, когда свернуть и где найти лестницу: слишком долго я изучала по отзвукам шагов невзрачные коридоры. Выучила излюбленные пациентами тропы и знала, для чего предназначена каждая из комнат.

Когда я поднялась, в коридоре на третьем этаже было пусто и темно. Лишь стройный хор глубоких вдохов и выдохов доносился из-за дверей больничных палат. Я больше не слышала, как капли разбиваются об пол. Пройдя на противоположный конец этажа, нашла вход в душевую и толкнула дверь от себя.