Цветы для Элджернона

Она задумчиво на меня посмотрела:

– Может, что-то особенное?.. Хочешь, чтобы я тебе что-то сделала?.. Я не против…

– Нет, дело не в этом, – ответил я резковато. – Просто я неважно себя чувствую.

Было любопытно, какими способами она возбуждает мужчину, но сейчас мне не до экспериментов. Решение моей проблемы лежало в другой плоскости. Я не знал, что еще ей сказать. Я бы предпочел, чтобы она ушла, но не хотел произносить это вслух. Она изучала мое лицо и наконец сказала:

– Ты не против, если я здесь проведу ночь?

– Зачем?

Она пожала плечами.

– Ты мне нравишься. Не знаю… Вдруг Лерой вернется? Мало ли какие причины. Нет, если ты возражаешь…

Она снова застигла меня врасплох. Я бы мог найти десяток причин от нее избавиться, но я сдался.

– У тебя есть джин? – спросила она.

– Нет, я же почти не пью.

– У меня кое-что осталось. Сейчас принесу. – Я не успел рта открыть, как она уже выскользнула в окно и через несколько минут вернулась с бутылкой, на две трети полной, а также с лимоном. Она взяла на кухне два стакана и плеснула в оба.

– Держи. Сразу получшеет. Искривим линии. Вот что тебя достает. Вокруг тебя все такое аккуратное, прямоугольное. И ты в этой коробке. Как Элджернон в своей скульптуре.

Вообще-то я не собирался пить, но чувствовал себя так скверно, что подумал: почему бы и нет. Хуже не будет, а может, даже притупится ощущение, будто я гляжу на себя со стороны и не понимаю, что я делаю.

В результате она меня напоила.

Помню первую порцию и то, как я залез в постель, а она юркнула рядом с бутылкой в руке. И все. Проснулся я в полдень, с похмельем.

Она еще спала, лицом к стене, на взбитой подушке. На ночном столике рядом с пепельницей, набитой окурками, стояла пустая бутылка, и последнее, что я вспомнил, прежде чем занавес опустился, был взгляд со стороны на то, как я принимаю вторую дозу.

Но вот она потянулась и покатилась ко мне… голая. Я отпрянул и вылетел из кровати. Я схватил одеяло и завернулся в него.

– Привет. – Она зевнула. – Знаешь, чего мне хочется в ближайшие дни?

– Чего?

– Нарисовать тебя обнаженным. Как Микеланджело – Давида. Ты выйдешь красавцем. Ты в порядке?

Я кивнул:

– Только голова трещит. Вчера я… выпил лишку?

Она засмеялась и приподнялась на одном локте.

– Ты набрался. И превратился в такого чудилу… не в педрилу, нет… просто в оочень странного.

– В каком смысле? – Я подоткнул одеяло, чтобы можно было с ним ходить. – Что я вытворял?

– Я видела парней счастливыми и грустными, сонными и сексуально озабоченными, но никто не вел себя так, как ты. Хорошо, что ты мало пьешь. Господи, как жаль, что у меня не было камеры. Какая бы получилась короткометражка!

– Да скажи ты уже, что я выделывал?

– Такого я не ожидала. Ничего связанного с сексом. Ты был феноменален. Какое выступление! Чуднее не бывает. Тебе пора выходить на сцену. Королевский дворец стоял бы на ушах. Ты превратился в такого растерянного глупыша. Знаешь, словно взрослый мужчина повел себя как маленький мальчик. Стал рассказывать, как ты хотел пойти в школу и научиться читать и писать и стать умным, как другие. Белиберда в таком духе. Ты был другим человеком… как актер, использующий метод Станиславского… а еще ты повторял, что не можешь играть со мной, а то твоя мама заберет у тебя орешки и посадит в клетку.

– Орешки?

– Ага! – Она расхохоталась и почесала затылок. – Несколько раз сказал: «Не бери мои орешки». Вау. А голосок! Как у дурачка на перекрестке, который заводится от одного вида девушки. Ты стал совершенно другим. Тогда я решила, что ты меня разыгрываешь, но сейчас думаю, что у тебя какая-то мания. Эти орешки и все такое.

Меня это не расстроило, как можно было ожидать. Странным образом состояние опьянения вдруг сломало барьеры, за которыми прятался Чарли Гордон в моем подсознании. Как я всегда и подозревал, он никуда не исчез. Ничто из нашего подсознания не исчезает. После операции его покрыл толстый слой образования и культуры, но эмоционально он все еще сидел там – наблюдал и ждал своего часа.

Чего же он ждал?

– Ты в порядке?

Я подтвердил.

Она поймала кончик одеяла и затащила меня в постель. Не успел я ее остановить, как она уже покрывала меня поцелуями.

– Вчера ты меня напугал, Чарли. Я решила, что ты съехал с катушек. Я помню истории про импотентов, которые вдруг превращаются в маньяков.

– Почему же ты осталась?

Она повела плечами:

– Ты был похож на запуганного ребенка. Я знала, что ты не сделаешь мне больно, но боялась, что ты причинишь боль себе. И я решила остаться. Мне было так жаль тебя. На всякий случай я приберегла вот это… – Она извлекла толстую книгу, лежавшую за подушкой.

– Надеюсь, она тебе не пригодилась.

Фэй отрицательно покачала головой.

– Как же ты в детстве должен был любить орешки.

Она вылезла из кровати и начала одеваться. А я наблюдал за ней. Никакой стыдливости или закомплексованности. Груди полные, как на ее автопортрете. Было желание до нее дотянуться, но я понимал, что это бесполезно. Несмотря на операцию, Чарли был по-прежнему со мной.

И он боялся потерять свои орешки.

24 Июня