Цветы мертвых. Степные легенды

– Нет, отчего же? Для нас так совсем наоборот даже… в диковинку… – возразила приземистая девица своему кавалеру.

– Может желательно пройтиться до лесочка? – галантно предложил писарь.

– Что ж… можно и пройтиться… только тамот-ко холодно поди, да и мокро, – кокетливо ответила девица.

– Ничего-с! У меня шинелька имеется…

– Ну, тогда ничего, ежели… шинелька…

Оставшиеся без пары казаки затянули песни. И, перебивая одна другую, понеслись над селом: «Кабы мне да мл аде – ворона коня, я бы вольная казачка была», – донская, и – кубанская: «В кинци гробли шумлять вэрбы, то я пасадыла…»

И долго еще не умолкали песни в тот вечер, слышался шепот в палисадниках и мелькали тени возле леса.

* * *

В ту же ночь в казачьем секрете еще дремали, а в глуби белорусского леса, в нескольких верстах от заставы, где молодой казак рассказывал, как он пристрелил немецкого фельдфебеля на широкой полянке, в деревянном стодоле слышались голоса. Из лесной темноты отделилась фигура и направилась к стодолу. С крыши стодола его окликнули, когда фигура была уже возле:

– Стой! Стой! Кто иде? – крикнул не своим голосом часовой.

– Свои… не стреляй… – ответила фигура тихо.

Из стодола вышли несколько человек с винтовками.

– Товарищ Козин?

– Я.

Не говоря ни слова, все вошла в стодол. Там тоже темно. Пахнет овчинами, сеном и махоркой.

Пришедший нащупал обрубок у дверей и сел на него.

– Ну и засели вы здесь. Ловко упрятались… Только от кого?.. Разве это укрытие? Разве это застава? Разве казаки-то в стодолах сидят?.. Они в траве комаров кормят, а вы в этой «избе», как куры в курятнике… а петух на крыше… Убрать его сейчас же! – шипя, крикнул он. К чертовой матери!

Двое поспешно выскочили из стодола. И вскоре кто-то зашевелился, завозился и поехал, как снежная глыба, по крыше и с шумом свалился в траву.

Трое вошла в стодол.

– Ну, вот что, – проговорил Козин. – Часового убрали, а теперь сами уходите с этого места. Разве это место для заставы? Да если казаки займут опушку, они вас тут, как кур, живьем переловят. Куда будете удирать?

В стодоле молчали. Слышалось лишь дыхание и тяжелое сомнение видимо дремавших людей.

– Казаки вас не трогают, потому что вы их не трогаете. По-соседски живете… Сейчас же уходить отсюда! Разве это война?

Но снаружи послышались шаги. В стодоле затихли и не успели принять какое-либо решение, как дверь растворилась, и в нее не вошел, а влетел человек, тяжело дыша.

– Беда! Матюху-то убили! – крикнул он в темноту стодола.

– Кто? Где?

– Казак один!

– Ка-азак?.. А что он там один в лесу делает?

– Сидели мы с Матюхой-то тамот-ко у речки, еще светло было. Слышим, конный едет… Уже видать… Матюха мне и кажет: «Я его, говорит, с коня за ноги стяну. А я говорю: он те голову оторвет…»

– Ладно! Говори про дело, – оборвал его Козин.

– Ну, я говорю ему, а он свое… Подождал, когда тот подъехал, да и схватил его за ногу и стянул того с коня. Той сразу и упал. А Матюха на него… Гляжу, Матюха его душит… Вот, думаю, здорово: казака пымал…

– Ну, ну?..

– Однако получилось неладное… Матюха обмяк как-то и голову на траву опустил… Гляжу, а казаченко-то, такой немудреный на вид, из-под Матюхи лезет и нож вот такой из брюха его тянет… да весь-то в кровище…

– Чего же ты-то не стрелял?..

– Да ить забоялся, как бы он меня-то ножом не прихватил, под пару Матюхе…

В стодоле послышался женский вздох: «О, Гос-споди…»

– Кто это у вас тут? – спросил Козин.

– Да это тут значит… две женщины к мужикам своим пришли на ночь, – ответил кто-то из темноты стодола.

– Ну, война-а!!.. Часовой на крыше, как воробей… в стодоле бабы… Вот это застава… живи, не хочу!.. – сердился Козин. – Чего они здесь? Чтоб ни одной не было! Вон, к черту! – уже кричал рассвирепевший комиссар.

Но кто-то пробирался в темноте к нему, шумя юбками.

– Слышь, товарищ комиссар, ты тово… не серчай… – шепчет старуха, – это моя дочка, а другая невестка…

– Чего они тут?

– Ну… знаешь… сам понимаешь… дело молодое… еще глупые, недавно поженились… еще и года нету… Ну, вот и притащили свои…. мужикам… Ты уж разреши ночку-то им переспать… А?..

– Ну нет! Так воевать нельзя! Вон всех баб! Сию же минуту!

В углу стодола уже откровенно всхлипывали женщины. Парень, сообщивший о смерти Матюхи, видимо, желая разрядить атмосферу, проговорил, не обращаясь ни к кому:

– Шесть подвод казацких за сеном приехали сейчас… сам видел…

Комиссар вскочил:

– Что-о? Шесть подвод?.. И ты молчишь, дурья твоя голова?.. Под самым носом у вас казаки сено тащат, а вы спите тут с бабами!?

– Так воны каждую ночь беруть… мы уже привыкли…

– Вон все! Быстро! Винтовки приготовь! Баб в деревню! Мужей ихних вперед! Где подводы? Веди! – распоряжался комиссар.

Он только недавно прибыл тайно из советской армии для связи и руководства белорусскими партизанами, в большинстве случаев благодушно относившимися к казакам и ненавидевшими только немцев.

– Где сено берут? – спросил он парня.

– Да, тамот-ко, где всегда брали… Это не наше сено, сосновских мужиков. – ответил парень нехотя, струсив перед перспективой встретиться еще раз с казаками в лесу.