Цветы мертвых. Степные легенды

– Вот ведь окаянный, а? Переделал. Даже легче стало петь. Теперь я заору так, что в Америке услышат, – сказал он импресарио.

– Зачем кричайт? Не надо кричайт! – испугался испресарио. – Ваш челебре маэстро Шиаляпин всегда говорил, что осел кричит громче всех, а его никто не хочет слушать. А соловей – птичка маленький, слушают все.

– Так то ж Шаляпин Федька, знаю его. Он голос свой пропил, вот и не мог орать. А я вот не пью.

– Ой, не надо пропивать свой голос. Нужно пивать свой голос. Лучше петь, чем кричать. Потом надо уметь ходить по сцене. Ви не умейт ходить по сцена.

– Зачем мне ходить по сцене? Что я, ногами пою, что ли? – не унимался новый тенор.

– Когда нога плохой, голова плоха. Когда голова плохо, ногам плохо, – говорит ваша русски пословиц. У вас только два жеста: один руки ниже спина, другой руки ниже живот. Нон э буоно кози. На сцена нужно уметь, эссерэ капаче, ходить по сцена.

– Ладно, отстань! Едем в провинцию давать концерт, черт с тобой. – соглашался Иван Петрович.

И вернулся с концерта с десятью тысячами лир и «лауреатом», победителем итальянского конкурса певцов в Италии.

Тут как раз доспел «афидэвит», и Иван Петрович, вписав в него какую-то итальянку, укатил в Америку, оставив свою «Гапку» на бобах.

Бедная женщина заметалась, засуетилась, и не знала, что ей делать. Во-первых, от сильной любви у нее все валилось из рук, туфли плохо шились, и покупатель стал теряться. Но «Гапка» сама не растерялась. Женщины тогда были в цене. Она пошла в жены к одному честному крестьянину, нуждавшемуся в хорошей хозяйке и вписавшему «Гапку» уже Авдотьей Сидоровной в свой документ, скрепив все брачным свидетельством.

А Иван Петрович со своей итальянкой помчался в Америку.

Через год лагерники, читая полученную кем-то затасканную газету из Нью-Йорка, заспорили:

– Петр Иванович!? Мало что Петр, а рожа-то его. Смотри, в «Карнеги холл» будет петь…

– А что такое «Карнеги холл»?

– А черт его знает, наверно, самый главный театр на всю Америку.

– Ничего подобного! Это самый обыкновенный клуб, слыхал я. А в клубе всякий петь может.

– Так ведь написано же, что лауреат и победитель итальянского конкурса певцов в Италии…

– Написано, написано… Ведь тут он был с нами. Где он его победил, этот конкурс?

– А… кто его знает? Может, где-нибудь и победил.

– Под мостом, вот где! Про все конкурсы по радио передают, да и он бы не молчал, а то…

– Во фраке… – вставил кто-то, присматриваясь к фотографии.

– Ну, там этих фраков, что у нас пиджаков. Почти даром. Вон Сидоркину какой фрак прислали, подержанный, все равно что новый, вот и он так же достал. Это там, брат, чепуха, фрак.

«Гапка» тоже посмотрела на фотографию. Ничего никому не сказала, а только про себя прошептала:

– Подлец, подлец, как есть, и рожа твоя подлая! Обманул женщину. А я-то, дура, ему сподники стирала. И верно, что дуры мы, женщины!

– Ну, иди, хватит, нагляделась, – тащил ее немного ревновавший новый муж.

– Хватит… хорошо тебе, «хватит», а мне-то каково? – и «Гапка», забыв, что она уже не «Гапка», а Авдотья Сидоровна, залилась горькими слезами.

* * *

В Нью-Йорке на 29-м этаже с видом на крыши всего города и на океанскую пустынную даль, в негритянском квартале на дырявом стуле сидел задумчиво Иван Петрович, переделавшийся в Петра Ивановича, и грустно рассматривал свои рваные носки, торчащие из рваного ботинка.

– Конечно, называться профессором математики и лауреатом конкурса певцов в Италии здесь можно, никто не мешает, а только вот без «Гапки» плохо. Она бы сейчас, не дожидаясь, сама бы взяла иголку и мигом бы заштопала, а эта итальянка… Черт ее где-то носит! Уже жрать пора, а ее все еще нет.

Попробовав пустое брюхо ладонью, он сел к столу и, взяв перо, начал сочинять:

«Известный профессор математики и физики Петр Иванович в настоящее время занят конструкцией особого аппарата динамической модели электрона, с помощью которой ему удастся разрешить противоречия между электромагнитной и квантовой теориями. Профессор сейчас занят описанием созданной им модели».

Прочитав несколько раз написанное, он поправил волосы, закинув их на затылок, и громко сказав:

– Вот это да! Профессор математики и физики. А то инженер-профессор! Че-пу-ха! Или еще хуже – «семнадцать волков». Ну, чего брехать, скажите, пожалуйста? Какой толк от этого. А вот я таким объявлением двух зайцев ухлопаю. Во-первых, быть может, найду дурака, который денег даст на развитие «моей» теории, а там в лагерях просто ахнут.

Потом, почесав крепко затылок, передумал и написал другое объявление:

«Профессор математики и физики в настоящее время занят конструированием особого аппарата-модели водолазного костюма, автоматически вырабатывающего кислород из отходов человеческого кожного дыхания во время пребывания водолаза под водой. Теперь водолазы не будут нуждаться в тяжелых скафандрах и кислородных баллонах. Все будет производить сам водолаз. Он же выступит на днях на конкурсе певцов в Америке, как лауреат Сталинской премии, и пропоет арии из своей оперы, удостоенной тоже Сталинской премии, «Остап Бульба». По повести самого автора».