Цветы над адом

Инспектор ничего не ответил. Тереза ощутила его смущение.

— Изучая поведение таких, как Розман, и сотен других преступников, многое узнаёшь о психике убийцы, — продолжила Тереза. — А когда ты знаешь, что у убийцы на уме, ты знаешь и где его искать. Поэтому так важно определить тип. Если мы имеем дело с дезорганизованным убийцей, нужно искать человека с расстройствами психики, который опустился на самое дно.

— А если это не так?

— Тогда дело плохо. Потому что такие типы отлично маскируются под безобидной личиной. Понимаешь? Это может быть и милый, застенчивый учитель, и добропорядочный сосед-зануда — в общем, кто-то вроде тебя.

Тереза поднялась:

— Идем. Нам еще два часа ехать.

— Куда?

— На место преступления. Он объявился.

Недоумевающий Марини спросил:

— Кто?

Тереза бросила ему ключи от машины.

— Убийца!

16

— Полагаете, он пометил дом?

Марини почти устыдился своего вопроса, обнаружив беспокойство перед этим куском мяса. Тушка зайца все еще болталась на распахнутой ставне. Животному свернули шею и освежевали. Без шкурки зверек являл собой отталкивающее зрелище: открытая пасть на голом черепе, обтянутом редким пучком мышц.

Тереза не ответила. Хоть она и разделяла мнение инспектора, делать выводы было еще слишком рано.

Хуго Кнаус, начальник местной полиции, отвел ее в сторону. Крупный, не слишком высокий, казалось, он всегда улыбается, даже когда абсолютно серьезен. Такое впечатление складывалось из-за изгиба потрескавшихся губ и прищура на обветренном лице. Как и у всех рыжих, у него была светлая кожа.

— Нас вызвала девочка — Лючия Кравина. Она была дома одна, — доложил он.

Тереза молча кивнула не сводя глаз с зайца.

— Такое случалось и раньше? — спросила комиссар.

— Да нет. Сто лет тут работаю, такое вижу впервые. Бывает, шутники сопрут вывешенное сушиться белье — а так ничего серьезного. И вдруг на прошлой неделе убили человека, а теперь вот это… — Он сплюнул на землю. — Думаете, тут орудует банда? Может, это предупреждение?

Тереза опасалась, что дело обстоит намного серьезнее.

— Нет, — ответила она. — Банда, скорее всего, тут ни при чем. Что за люди эти Кравина?

Кнаус выдохнул.

— Он — бездельник, ни на одной работе не задерживается. Она — официантка в центре, по вечерам подрабатывает в пабе. Конечно, не образцовая семья, но люди безвредные.

Тереза не стала ему объяснять, что безвредные с виду люди — отличный компост, на котором дают обильные всходы недовольство и злоба.

— Без-вред-ны-е, — еще раз проговорила она по слогам, будто слово горчило во рту. — Дорогой мой Кнаус, безвредных людей в природе не существует, такова жизнь.

Тот перестал жевать жвачку, которую гонял из стороны в сторону с самого начала разговора. Было похоже, что слова Терезы его задели, будто речь шла о нем, а не о родителях девочки.

— Мы — не дикари, — ответил он. — Тут, в Травени, никто на такое не способен.

Теперь Тереза поняла. Это принадлежность к общине вынуждала его выгораживать местных жителей.

— Это точно не местные, потому что местные не такие. Интересное соображение, — заметила она с иронией, похоже ускользнувшей от Кнауса.

Кивнув, он отошел, а Тереза осталась стоять, уставившись на дом. Стена кровоточила. Алые капли стекали по штукатурке прямо на снег. Они уже замерзли: зайца, видимо, убили прямо перед тем, как подвесить на крючок ставни.

Тереза ощущала за спиной молчаливое присутствие Марини.

— Они тут повсюду, — пробормотала она.

На стене виднелось с дюжину отпечатков перепачканной руки.

— Это тебе ничего не напоминает?

Марини колебался.

— Давай, инспектор. Без лишних раздумий. Я же вижу, что у тебя есть что-то на уме.

— Наскальные рисунки. — По движению его губ Тереза догадалась, что он в замешательстве.

— Вот именно! — кивнула она.

У нее возникло похожее впечатление, и перед глазами замелькали кадры — не из документального ли фильма? — снятые в пещерах с такими же отпечатками. И хотя Терезу и рисунки разделяла пропасть в десятки тысяч лет и не меньшее количество километров, непостижимым, непонятным для нее самой образом ее с ними что-то связывало: на долю секунды она было подумала об обряде утверждения собственного Я, о переходе незрелой личности во взрослый возраст.

Но в руке, оставившей следы на стене, не было ничего детского. Тереза приложила, не касаясь стены, свою руку поверх примитивных отпечатков: следы были намного шире, ладонь — крупнее, а пальцы — толще. Тереза вздрогнула, словно дотронулась до самого убийцы.

— Отпечатков обуви тоже предостаточно. Он пришел из леса, — проговорил Марини, оторвав ее от мрачных мыслей.

Проследив за следами взглядом, Тереза представила темную фигуру, бредущую в ночи по заснеженному полю, — глаза смотрят на дом, в руках мертвый заяц.

Но зачем?

— Следы ведут до самого окна, — заметила она. — А вот в обратном направлении их нет.

Тереза увидела, как Марини изменился в лице, побледнел и весь подобрался, встревоженно вглядываясь в дом.

— Он еще внутри, — проговорил он, нащупывая пистолет в кобуре под пальто.