Цветы, пробившие асфальт: Путешествие в Советскую Хиппляндию

В 1980 году московский хиппи Джузи, химик с незаконченным высшим образованием, успешно синтезировал героин. Как говорила Йоко, которая в тот момент была его женой, он сделал это просто для них самих. Но эффект ее так напугал, что от дальнейших экспериментов она отказалась. Продолжил ли экспериментировать Джузи, не совсем понятно, но известно, что он оставался глубоко зависимым наркоманом — и в 1990‐х, когда Офелия умерла у него в квартире от передозировки, и даже в 2000‐х, когда он провел из‐за наркотиков семь лет в психиатрической больнице. Тогда все говорили о нем как о практически умершем человеке. К моему удивлению, когда его выписали из психушки в 2014 году, он оказался совершенно вменяемым собеседником, с прекрасной памятью. Он умер в 2015-м[746].

Вершиной советского самодельного наркотического мастерства стал «винт» — приготовленный в домашних условиях аналог первитина, амфетамина, который открыто продавался на Западе вплоть до 1960‐х годов. Вообще-то эта смесь была известна еще в 1970‐х, но потом, похоже, произошел решающий сдвиг в его составе — и эффекте. Хиппи повсеместно вспоминают, что винт — именно под этим названием — появился в середине 1980‐х и был очень сильнодействующим. Йоко, знакомая со всеми видами наркотиков, вспоминает: «Самая страшная, на мой взгляд, штука „винт“, появилась во второй половине 80‐х. Я его всегда боялась. Он был распространен не то что массово, но у меня перед глазами было несколько примеров, когда замечательные люди действительно начисто съезжали крышей или просто пропадали… Последствия были страшные!»[747] Азазелло описывал действие винта так: «Будто что-то внутри тебя взрывается». По контрасту, сразу после этого описания он легко и весело начал вспоминать празднование нового, 1975 года, когда они с Кестнером и Троянским купили сорок пачек кодеина и ездили с ними по Москве, заходя в гости к приятелям[748]. Валерий Стайнер более позитивно описывал винт, но также делал большое различие между ним и ранней эфедриновой смесью — мулькой, представлявшей собой недоделанный винт, и болтушкой — эфедрином с уксусом. Ему не нравились уколы, он предпочитал пить и курить, что, возможно, помогало ему получать удовольствие от таких вещей:

Амфетамины я потреблял довольно часто. Эфедрины тогда были без рецепта, совершенно свободно. Мы встретили человека, который привез амфетамины в Москву. <…> И мы ночью сели, они сказали, что сейчас покажут нам одну вещь. И они сделали в такой большой банке — трех- или двухлитровой — раствор, там что-то выпало в осадок. То, что мы пили, было раствором, мутным от марганцовки. Его было много, они мне дали полный стакан, и я его выпил. И было совершенно великолепное действие, без побочных эффектов, когда тебя трясет или когда ты себе кусаешь губы или зубы, — ничего такого не было. Мы разговаривали. <…> Можно было говорить о любви, о Боге, и было очень хорошо, все играли, бросались на музыкальные инструменты. Было вдохновение, все на это время становились гениальными[749].

Для тех, кто употреблял наркотики (по моей оценке, это где-то половина сообщества советских хиппи), наркотики, кайф и хипповская идентичность были неразрывно связаны друг с другом. Рисунки Азазелло в его записных книжках показывают, насколько глубоко наркотики вошли в его жизнь. На одном из многочисленных автопортретов он изобразил себя идущим: у него длинные волосы, на лице нарисованы сердечки, в руках цветы. Он одет в расклешенные джинсы и безрукавку, которую, как мы знаем по фотографиям, он действительно носил — здесь она нарисована так, что напоминает рыцарские доспехи. Ширинка джинсов украшена фаллическим символом и молнией, демонстрирующими сексуальную мощь. У жилетки два кармана, на каждом по большому глазу, как бы символизирующих хипповское двойное зрение — обычное и сюрреалистическое, которое они обретали благодаря своей одежде. Можно догадаться, что должен означать этот дополнительный набор глаз: в одном из «глазастых» карманов торчит шприц. Именно наркотики дают альтернативное зрение, взгляд в другой мир. Они дополняют секс, длинные волосы и цветы в этом коллаже проводников и символов кайфа. И конечно, эта работа сама по себе является частью коллажа: как заявил Азазелло, «если бы я не принимал наркотики, никаких рисунков бы не было», — что также относилось к его стихам[750].

Ил. 57. Автопортрет Азазелло в его записной книжке, 1977 или 1978 год. Из архива А. Калабина (Музей Венде, Лос-Анджелес)