Цветы, пробившие асфальт: Путешествие в Советскую Хиппляндию

Александра Михайлова, жена Шамиля, так вспоминает о нем: «Он был как рыба в воде, манипулируя музыкой, игрой света и просто устраивая представления у себя дома. Определенный круг лиц, вхожих к нему, смотрел на него как на мага и учителя. Он и считал себя магом и шаманом»[759]. И так же щедро Шамиль делился своими заначками ЛСД. Одним из его преданных последователей был живший тогда в Москве ленинградец, молодой парень по прозвищу Густав — Георгий Гурьянов, который несколько лет спустя стал знаменитым барабанщиком группы «Кино». Вернувшись в Ленинград, он привнес и идею «расширения сознания с помощью магии», и изрядное количество ЛСД в оживленный ленинградский андеграунд 1980‐х[760].

Глава 7 МАТЕРИАЛЬНОЕ

У Олега Буриана по прозвищу Хобо была довольно необычная для хиппи работа — он был личным секретарем московского адвоката. Адвокат был слепой. Однажды он поинтересовался: «Олег, мне сказали, что ты как-то странно одет». — «Григорий Михайлович, так модно», — ответил тот своему работодателю. Адвоката такое объяснение вполне устроило, хотя иногда это и мешало работе: его помощника из‐за такого «модного» внешнего вида часто не пускали в зал судебных заседаний. Но Григорий Михайлович решил, что поколенческие различия — достаточное оправдание подобных неудобств. Эта небольшая история — забавное напоминание о том, что есть хипповство в глазах смотрящего. В то время как Хобо не мог пройти по улице без того, чтобы не привлечь к себе внимание своим хипповским видом, для своего работодателя он был просто способным молодым человеком. Мир «зрячих», в котором он добровольно стал маргиналом из‐за своей одежды, мало что значил для слепого человека, который просто ценил ум и усердие своего секретаря[761]. Эта ситуация вызывает интересный вопрос: что значит — быть хиппи? Переставал ли Олег быть хиппи рядом со своим работодателем только потому, что тот его так не воспринимал? Или самоидентификация — единственное, что имело значение? Одежда Олега не только напрямую воздействовала на третьих лиц, но также давала ему чувство уверенности вне зависимости от того, как на него смотрели со стороны. Одежда хиппи была символом и маркером (а также провокацией) для широкой публики. Она была выражением хипповских идей и убеждений. Она стремилась к слиянию и единству внутреннего и внешнего состояния мира хиппи, стирая границы между ними — и тем самым стирая границы между человеком и его вещами. Человек-хиппи и его «вещи» были частью того самого Gesamtkunstwerk (нем. единство, единение искусств), к которому хиппи стремились и внутри которого исчезали всевозможные границы[762]. И тем не менее отношение хиппи к материальным вещам не было простым и однозначным, как и в случае с идеологией. Они отвергали материализм вещей, при этом неизбежно опираясь на них в поисках самоидентификации. В советских условиях это отвержение было относительным, поскольку желание обладать несоветскими вещами было не только материалистической, но и идеологической позицией. Однако в этой главе я исхожу не из часто декларируемого положения о противоположности материального мира хиппи советской жизни, а из материально выраженного симбиоза самих советских хиппи и условий их жизни, в которых они жили и которые они сами создавали[763].