Цветы, пробившие асфальт: Путешествие в Советскую Хиппляндию

Время от времени хиппи наблюдали изнанку своего консюмеризма, хотя совершенно в своем, хипповском стиле: они не вдавались в детали. Александр Липницкий вспоминал, как Солнце, который жил в его квартире целое лето, пока родители были в отъезде, продал ему рубашку с пуговками на концах воротника. Когда его родители вернулись с Черного моря, он с гордостью показал им свою обновку. «Да, это хорошая рубашка. Это моя рубашка», — сухо заметил отчим (известный переводчик Брежнева Виктор Суходрев). «То есть Солнце у меня жил и затем продал мне рубашку, которую взял из шкафа моего отчима. Но мы не обижались на такие вещи», — заключил Липницкий[802]. Хиппи и правда достаточно вольно относились к частной собственности. У Миши Красноштана была слава заядлого вора. «Ты не мог пригласить его к себе домой. Он бы все забрал», — вспоминал его приятель[803]. Красноштан все равно оставался уважаемым в тусовке хиппи и был, безусловно, одним из лидеров сообщества вплоть до своего исчезновения в начале 1990‐х. Другие не так легкомысленно относились к подобному непринужденному хипповскому обращению с собственностью. Москвич Владимир Тарасов устроил в своей квартире небольшую коммуну, когда его мать и брат уехали в летний отпуск. По возвращении они обнаружили пропажу некоторых ценных вещей и книг — этот факт до сих пор расстраивает Тарасова. У таллинского хиппи Рейна Мичурина однажды хипповский приятель украл всю его ценную коллекцию записей рок-музыки. В ленинградской коммуне Yellow Submarine после того, как там переночевали хиппи, пропала дорогая фотокамера, что также не вызвало восторгов у хозяев дома[804]. Противоречие, возникавшее между верой в нематериализм и культурой, основанной на дефиците вещей, иногда угрожало разрушить кайф общинности.

Ил. 59. Таллинский хиппи и портной Александр Дормидонтов с друзьями, 1968 год. Фото из личного архива А. Дормидонтова

Дело было не в том, что материальные блага не имели никакого значения. Напротив. Просто правила игры были адаптированы к социалистической реальности. Способ, которым московский хиппи по прозвищу Боксер завладел джинсовой курткой заезжего западногерманского туриста, любовавшегося зданием Большого театра, вызывает ряд интересных вопросов об особенностях Востока и Запада. Как вспоминает сам Боксер, он просто сказал немцу, что собирается забрать его куртку, и протянул ему свою взамен. Действительно ли горе-турист согласился на этот обмен, или он уступил из жалости, а может быть, ему действительно понравился советский пиджак, — мы уже об этом не узнаем. Сам Боксер вовсе не вникал в то, что подумал немец, возможно, потому, что СССР во всех отношениях отставал от Запада, о чем он размышлял в том же интервью: «Вот как-то у нас все упиралось, к сожалению, именно в тряпки, сначала — тряпки, а потом уже и об идее подумаем. <…> На Западе люди уже на эту чепуху не обращали внимания, ну что такое джинсы — рабочая одежда!»[805] С подобной точки зрения этот довольно грубый «обмен» куртками имел свою собственную — очень позднесоциалистическую — логику.

Боксер, который сам торговал на черном рынке всем подряд, был не единственным близким к хиппи молодым человеком, который обнаружил в себе деловые качества, требовавшиеся в позднесоветское время. Липницкий, например, начинавший хипповать еще вместе с Солнцем, впоследствии стал заниматься иконами, которые он продавал иностранцам за очень большие деньги. Конечно, богемный андеграунд и «иконщики» — торговцы религиозным антиквариатом часто пересекались. Еще один человек из ранней компании Солнца, Саша Бородулин, и первый муж Офелии Игорь Дудинский также занимались подобными вещами, как и третья жена Дудинского, Рубина Арутюнян, которая в конце 1950‐х была активной участницей маяковских чтений. Круги художников-нонконформистов, культурной оппозиции и подпольной экономики подпитывали друг друга, несмотря на то что постоянно существовало ощущение принадлежности к одной конкретной группе внутри этого одного большого андеграунда. Однако никаких четких границ не было. «Вы должны понять, что фарцевали все, хиппи тоже фарцевали, — сказал мне Дудинский. — Потому что фарцовка — это был образ жизни, все этим занимались»[806].

Московский хиппи и рок-музыкант Сергей Ляшенко, более известный как Баски, привел пример тесного переплетения музыки, моды, коммерции и имиджа: