Цветы, пробившие асфальт: Путешествие в Советскую Хиппляндию

Хотя хиппи были далеко не единственными, кто принимал наркотики, только у них была такая сильная идеологическая основа для их потребления, хотя, конечно, со временем наркотическая зависимость становилась основной причиной. Советские хиппи имели смутное представление о Тимоти Лири и его призыве расширять сознание с помощью ЛСД (который практически был недоступен в СССР), и большая часть их связанных с наркотиками идей и практик основывалась на их личной ситуации и личном опыте. Наркотики были логическим продолжением остальных хипповских практик, направленных на то, чтобы вырваться из советской нормальности, используя при этом вещества, которые могла предложить советская действительность. Большинство хиппи перешли от курения травы (которая ранжировалась по регионам: от московской к кавказской и среднеазиатской) к баловству амфетаминами и потом к инъекциям сильных опиатов. Однако смысл употребления наркотиков для хиппи оставался одним и тем же, вне зависимости от того, что они принимали. Для московского хиппи Кисса наркотики были трансцендентным опытом, во время которого он разговаривал с Богом[980]. Шекспир тоже объяснял свой наркотический опыт в терминах спиритизма: «Это все тоска по смыслу жизни. Это метафизика»[981]. Для эстонского хиппи и мистика Кеста стремление к свободе было связано с самопровозглашенной ненормальностью: за пределами нормального мира находился мистицизм, который, в свою очередь, был избавлением от земных ограничений[982].

Ил. 75. Рисунок Азазелло, изображающий превратности судьбы. Из архива А. Калабина (Музей Венде, Лос-Анджелес)

Но расширение возможностей, исходившее из измененного сознания, могло легко обернуться своей противоположностью: потерей контроля и соответствием официальному диагнозу. Хиппи вскоре поняли — особенно тогда, когда покинули территорию «традиционных» наркотиков и начали самостоятельно экспериментировать с разными веществами, — что от состояния эйфории, в которое они себя вводили, всего один шаг до психозов и более серьезного делирия, состояния, в котором они уже совсем не хотели оказаться. Как вспоминает Ольга Кузнецова, впервые она попробовала ЛСД, который производился в секретной военной лаборатории и был украден оттуда. От полученного по неопытности передоза она, ее муж и их друг на два с половиной дня погрузились в тяжелый трип, периодически из него выплывая и понимая, насколько безумными они выглядят для внешнего мира — в данном случае для ее свекра и свекрови, с которыми они находились в одной квартире[983]. По описаниям Йоко, московской хиппи Второй Системы, ее первый опыт употребления самодельного героина в 1980‐х был «потрясающим» и одновременно «страшным» — но настолько тяжелым для психики и тела, что она решила больше никогда его не повторять[984]. Многие хиппи вспоминали моменты, когда наркотический «кайф» оборачивался периодами помешательства. Роман Мякотин в 1973 году провел полтора месяца, разговаривая с плакатом Мика Джаггера[985]. Азазелло однажды начал раздеваться прямо перед зданием МИДа, решив, что он находится у себя дома[986]. Один известный вильнюсский хиппи первого поколения десять лет не покидал своей квартиры из‐за паранойи, вызванной применением наркотиков. К тому моменту, когда он наконец отважился выйти наружу, СССР перестал существовать, и он уже жил в независимой Литве[987]. Страх и сомнения сопровождали наркотики: где заканчивается кайф и начинается зависимость? Как отмечали многие хиппи, невозможно одновременно быть хиппи и наркозависимым, поскольку невозможно одновременно быть рабом своих потребностей и свободным человеком. А свобода была сущностью мира хиппи. Поэтому не приходится удивляться, что часто хиппи, употреблявшие наркотики, отправлялись в психиатрические больницы — или их туда сдавали родители. Также не было ничего удивительного в том, что хиппи считали себя безумными, — и потому, что им хотелось обладать статусом душевнобольных и тем, что он предоставлял, и потому, что понимали, что их жизнь выходит за пределы общественной нормы. Однако именно эта граница между намерениями хиппи и восприятием их извне превратилась в подобие поля битвы между хиппи и системой. При этом обе стороны не столько открыто конфликтовали, сколько участвовали в сложном взаимодействии, включавшем взаимное признание, присвоение и пародирование.

БЕЗУМНЫЕ ИГРЫ