Цветы, пробившие асфальт: Путешествие в Советскую Хиппляндию

Лишенные возможности думать и двигаться, хиппи переставали «отличаться» от нормы. Они находились на самой примитивной ступени человеческого существования. Теперь их сопротивление было преодолено. Для хиппи такое состояние было противоположно тому, к чему они стремились: свободе. Не давая им возможности даже на самые скромные проявления независимости, принудительное лечение уничтожало главную основу их идентичности. Принудительное лечение было худшим моментом сражения хиппи с властями. Мало кто из них подробно рассказывал об этом тяжелом опыте. Наоборот, большинство интервьюируемых стремились приукрасить свои истории госпитализации в психушку. Напускная небрежность, с какой хиппи говорили — если в принципе говорили — о психиатрических больницах, могла означать совершенно обратное: это была тактика, помогавшая забыть о той высокой цене, которую им пришлось заплатить за отвоеванные островки свободы. Интересно, что описания пребывания в лечебницах отличались от человека к человеку и даже от одного интервью к последующему. Сергей Москалев, с которым я дважды разговаривала, дал мне две совершенно разные картины: в первом интервью он отказался вдаваться в детали, но сравнил свой опыт госпитализации с фильмом «Пролетая над гнездом кукушки». Среди хиппи ходили разговоры, что уход Москалева из хипповского мира был связан с его принудительным помещением в психбольницу во время московской Олимпиады-80[1002]. Однако во время нашего с ним второго интервью, взятого двумя годами позже, он более жизнерадостно вспоминал больницу, заявив, что она дала ему еду и кров, а также передышку от жизни, которая в тот момент была полна стрессов[1003]. Был ли этот второй разговор попыткой скрыть болезненные воспоминания, на которые он намекал во время первого, более длинного интервью? Или в обоих утверждениях содержалась доля правды? Москалев не единственный хиппи, который говорил что-то хорошее о советских психиатрических больницах. Очевидно, что в свое время тема психушек широко обсуждалась среди хиппи, и существовал определенный «публичный» стиль рассказов об этом, убиравший личный унизительный опыт, полученный в соответствующих заведениях. Это вовсе не означает, что «публичный» нарратив был более (или менее) достоверен, чем тяжелые воспоминания многих других. Скорее хиппи одновременно с разных сторон оценивали дурдом, в зависимости от того, какую пользу они хотели извлечь из своих воспоминаний. Хиппи из Литвы в своем рассказе о психбольнице ставил ее в один ряд с хипповскими странствиями и приключениями, что делало ее неотъемлемой частью хипповской жизни, а не чем-то эту жизнь на время прерывающим, как это часто описывается:

Хиппи появлялись в Вильнюсе осенью и на некоторое время там оставались. Потом они ехали автостопом в Санкт-Петербург или Крым, или брали отпуск на месяц и зависали в психиатрической больнице. Потом они снова появлялись в «Бермудском треугольнике». Мы встречались, пили кофе, болгарское красное вино, курили сигареты «Прима», и они без остановки рассказывали о своих приключениях, обо всем, через что им пришлось пройти, пока они путешествовали[1004].