Цветы, пробившие асфальт: Путешествие в Советскую Хиппляндию

Не всегда было легко гордиться своей инаковостью, особенно в условиях психиатрических больниц, где хиппи много времени находились под воздействием сильных психотропных препаратов, окруженные тяжелобольными пациентами. Наташа Мамедова попала в больницу, чтобы избежать обвинения в тунеядстве. В то время как ее сильно пьющий муж попал в отделение к алкоголикам и наркоманам, сама она оказалась среди тех, кого назвала «настоящими психами». Прорыдав два дня от ужаса, Наташа попросила родителей поговорить с врачами, и ее перевели в санаторное отделение[1019]. Но не у всех была такая возможность, особенно в начале 1970‐х, когда режим в больницах был намного суровее. Алексей Фрумкин так закончил рассказ о своем пребывании в детском отделении Каширки: «Когда через три месяца я вышел из больницы, я был совершенно больной человек — физически и психически»[1020]. Солнце, как говорят, после своей госпитализации в психбольницу превратился в алкоголика. На фотографиях того времени видно, какое у него неестественно опухшее лицо. Азазелло также винил в своем алкоголизме психиатрическую больницу, куда его на три года отправили на принудительное лечение в конце 1980‐х[1021]. Утраченное в больнице психическое здоровье стало общей темой хипповских биографий. Все это было включено в хипповский канон как часть их жизни — с таким же удивительным отсутствием возмущения, с каким сообщество справлялось и с другими перипетиями жизни во времена позднего социализма.

На самом деле хипповское сообщество терпимо относилось к разным видам сумасшествия и не слишком интересовалось тем, где проходит грань между настоящим, мнимым, самопровозглашенным или приписанным безумием. Эстонец Юло Ниинемяги весело рассказывал о своей беспечной юности: в начале 1970‐х он был увлеченным потребителем наркотиков — глотал, курил и нюхал все, что попадалось ему под руку. И вот однажды он узрел Христа. После этого Юло превратился в примерного христианина, немедленно завязав со всеми наркотиками сразу. Однако его приятели еще долго озадаченно гадали, что за вещество погрузило его в такое глубокое состояние религиозного исступления. Потом уже они приняли его христианство — точно так же как до этого принимали его наркотические трипы[1022]. Это безразличие к тому, что было «нормальным», а что «шизой», что было основано на интеллектуальных размышлениях, а что было результатом наркотических галлюцинаций, может оказаться сложным для изучения, потому что делает затруднительным традиционную интерпретацию идей и действий. Это создает отчасти похожий на сон, отчасти на утопию мир, в котором веселье, отчаяние, интеллектуальная активность и апатичная отстраненность переливаются друг в друга.

Юрий Попов по кличке Юра Диверсант воплощал в себе эту текучесть хипповского мира. Он был не по годам развитым ребенком, читал запрещенную литературу, находя ее в спецфонде библиотеки местного райкома партии, где работала заведующей его мать. С раннего возраста он отказывался подчиняться советским нормам. В психиатрическую больницу Юра впервые попал, когда ему было шестнадцать, — после того как нарисовал плакат с лозунгом «Freedom love, not war» и повесил его в вестибюле станции метро «Щелковская». Так он в первый раз столкнулся с миром советской карательной медицины — и так началась его долгая карьера непримиримого борца с режимом. Через несколько лет он распечатал в той же библиотеке листовки с хипповскими и диссидентскими лозунгами. В итоге его мать лишилась престижной работы в райкоме, а он опять загремел в психушку, куда после той самой первой госпитализации его забирали теперь перед каждым советским праздником[1023]. Но Диверсант оставался верен своим идеям. Он рисовал психоделические картины и в составе арт-группы «Волосы» участвовал в организованной нонконформистами выставке 1975 года. В 1976 году он выступил инициатором хипповских встреч в Царицыне. Юра писал манифесты, стихи и политические воззвания в возвышенном, поэтическом духе. В перерывах между хипповскими занятиями он регулярно попадал в психиатрические больницы, в основном московские, но однажды его на два года посадили в психиатрическую больницу тюремного типа в Смоленске — знаменитую «Сычевку»[1024]. Обильное употребление наркотиков и принудительное лечение психотропными препаратами превратили его в психически неустойчивого человека. Поэтому неудивительно, что на современников он производил неоднозначное впечатление, а историку-исследователю трудно поместить его жизнь в определенный контекст. Для властей он был настоящим сумасшедшим, сражавшимся против системы и разрушающим себя наркотиками. А для некоторых приятелей-хиппи он благодаря своей незлобивости и активной позиции был настоящим вдохновляющим примером[1025].