Цветы, пробившие асфальт: Путешествие в Советскую Хиппляндию

Все то, что происходило в хипповской среде между однополыми парами, тщательно скрывалось, как и во всем остальном советском обществе. Азазелло вспоминал, как его приятель после многих лет дружбы предложил ему заняться настоящей «мужской любовью». Азазелло отказался, недоумевая, что все это могло означать. Но в целом, по его признанию, ничего хорошего о гомосексуалах он не думал. Чуть проще он относился к лесбийской любви. Долгие годы он хранил открытку, написанную и отправленную Светой Марковой Свете Барабаш, в которой она вспоминала «кайфовое тело» своей подруги и ночь, когда они занимались сексом втроем с каким-то парнем, которого она называет Индейцем. Азазелло тем не менее открытка впечатлила, и, хотя он обрезал ее с двух сторон, чтобы вставить в рамку (на обороте открытки был рисунок), без всяких сомнений он знал этот текст наизусть[1139].

Мои веки тяжелы от кайфа. Губы влажные, я облизывалась, читая твое письмо. Мне стало жарко, и я сняла клоуз. Вспомнила твоего тела кайфовое тепло и твой жар, перемешивающийся с шуршанием простыни, когда мы найтали с Индейцем и <нрзб>. И розовое утро, опьяняющий ч<нрзб>, вкус курабье с вареньем на кончике языка. Смуглое тело Индейца в красной пижаме и твои глаза кристаллически пьяные разлетевшиеся по комнате застывшие покачиваясь на всех предметах вокруг. Глаза, подстегивающие на приключения и тревожно-оглаживающие. Я была счастлива с того момента, когда я увидела т<ебя>, наслаждалась полноценностью нашего контакта. Я плавала в тебе[1140].

Я совсем забыла о том, что Азазелло упоминал об этом эпизоде лесбийской любви во время нашего с ним интервью, и только много лет спустя нашла эту открытку, разбирая его огромный архив. Было очевидно, что он хранил ее ради рисунка на обороте, но со временем оценил и текст. Выяснилось, что Света Барабаш, с которой он прожил вместе десять лет, не рассказывала ему об этой — сексуальной — стороне своей дружбы со Светой Марковой. Эта открытка — единственное письменное наследие Царевны-лягушки, которое мне удалось найти, хотя в сообществе многие знали, что она писала из американского изгнания длинные и очень интересные письма своей подруге Офелии. Мне показалось весьма характерным, что единственное описание сексуальной любви в хипповских архивах принадлежало перу женщины. Это было свидетельством любви, страсти, женской дружбы — и молодости. Потому что быть герлой означало — как и само это слово — быть молодой.

ОТ ГЕРЛЫ К СОВЕТСКОЙ ЖЕНЩИНЕ

Самыми большими врагами для женщин-хиппи были время и возраст. Хипповская культура жила сегодняшним днем и отрицала взросление. Хиппи были детьми цветов — питерпеновскими созданиями, цеплявшимися за свою невинность и отказывающимися участвовать во взрослой жизни. У них не было плана действий, который помог бы им ориентироваться по мере взросления и старения, потому что возраста как фактора, меняющего жизнь, на планете хиппи не существовало. Для СССР это было верно вдвойне, как из‐за особой культуры советских хиппи, так и из‐за притеснений, в условиях которых им приходилось существовать. В своем отрицании советской повседневности они были квазиантинаталистами (антинаталисты — сторонники ограничения рождаемости. — Прим. пер.). Преследования со стороны государства приводили к тому, что их экспериментальная жизнь в коммунах была опасной и никогда не длилась дольше нескольких месяцев. В отличие от Запада, где семейная жизнь и дети быстро стали одной из областей, в которой хиппи пробовали новые формы общественной жизни, в Советском Союзе хипповство оставалось тяжелой «профессией», требующей молодости, сил и выносливости. И если мужчины могли жить активной хипповской жизнью на протяжении нескольких десятилетий, хотя и сильно рискуя здоровьем, то женщины вскоре сталкивались с обстоятельствами, при которых им приходилось делать выбор. Семья и материнство были несовместимы с образом жизни, в котором особое значение придавалось непрерывному пьянству или употреблению наркотиков, изнурительным длительным путешествиям, для которого требовалась особая выносливость в условиях постоянных тяжелых физических невзгод: частое недоедание, сильный холод, лишения, а еще постоянный риск быть арестованным или насильственно помещенным в психиатрическую больницу. В дополнение ко всему вышеперечисленному возраст был испытанием для женской хипповской идентичности, поскольку движение бескомпромиссно прославляло молодость и красоту, которые неизбежно исчезали с возрастом, — ну или так считали советские женщины-хиппи.