Цветы, пробившие асфальт: Путешествие в Советскую Хиппляндию

А я, честно говоря, Николаю [имя изменено] очень благодарна — за вот это мое знакомство с Системой, за то, что он меня вывез туда, мне кажется, что это меня развило очень сильно. Я не знаю, как бы сложилась моя жизнь, но я не жалею о том, что она сложилась именно так. Хотя получилось так, что у меня семьи нет, детей нет. Может быть, это связано с тем, что у меня не было беременности. Может быть, потому, что потом я плохо следила за собой, мы плохо питались, я испортила себе все зубы, они болели постоянно, придешь к врачу, а они не лечили, а только вырывали. У меня не было зимних сапог, я ходила в туфлях зимой, у меня промокали ноги, я замерзала, я плохо питалась, потому что такие продукты, как яйца, — это был деликатес. Потом у меня какое-то гинекологическое заболевание случилось — воспаление придатков, такого простудного характера. И, может быть, даже у меня была какая-то такая фигня — гонорея, триппер, не знаю, видимо, какая-то инфекция была, которую надо было лечить с врачами. А там были таблетки… Видите, в то время относились к этим заболеваниям так, что это считалось жутким позором, и я лечила себя сама[1146].

Ил. 87. Офелия и Рита (Еганова) дома: дети, возраст и домашнее хозяйство трудно совмещались с вечно молодым и подвижным миром хиппи. Фото из архива А. Еганова (Музей Венде, Лос-Анджелес)

Хотя лишения, которые испытывали хиппи, не были секретом и даже служили основой для определенной гордости и самолюбования, социальные и медицинские последствия хипповской жизни, которой отдавались без остатка, признавались ими редко. Слова «сожаление», как и слова «стыд», не существовало в хипповском лексиконе. Жизнь хиппи была в какой-то степени свободной, но за эту свободу приходилось расплачиваться другими свободами — об этом хиппи начинали догадываться только тогда, когда возраст и здоровье больше не позволяли им испытывать иллюзии вечной молодости. Ева Брашмане тоже поняла, что ее свободная жизнь не может длиться вечно: «У подруг ночевала: две недели у одной, две недели у другой. Тогда зима была. Я вообще там, на лестницах, нельзя к маме идти, она там будет свое, и сын в Лимбажи, и все так плохо… Взрослый человек, 28 лет. Это потом пришло ко мне, что долго так нельзя. Свобода свободой, но долго так нельзя»[1147].

Офелия жила «свободной» всю свою жизнь. Но и она не всегда была уверена, что это именно то, чего бы ей хотелось. По словам ее подруги Йоко, в 1980‐х годах ей захотелось семейной жизни с Азазелло. Они вместе въехали в квартиру его умершей матери. Йоко вспоминала, что Офелия стала заниматься домом: сшила занавески и украсила квартиру цветами. Она была готова обменять часть хипповской жизни на домашний уют. И еще она очень хотела ребенка[1148]. Но Азазелло начал пить, причем так сильно, что жить с ним стало невозможно. Он признавал потом, что это по его вине они разошлись — после десяти лет совместной жизни. По его словам, он так себя повел, потому что испугался этой перемены в Офелии, ее стремления к семейной жизни[1149]. Офелия не просто так к этому пришла. Она также испытывала давление возраста в субкультуре, которая не только прославляла молодость, но в которой образ жизни и самоидентичность также были только для молодых. Помимо всего прочего, Офелия создавала свой образ на женском умении обольщать. Глядя на ее отношения с мужчинами, сложно было сказать, кто здесь друг, кто ученик, а кто любовник. С годами Офелии пришлось смириться с новыми обстоятельствами. Ее юные любовники Шекспир и Лайми эмигрировали: один — в США, другой — в Израиль. Ее муж Игорь Дегтярюк отбывал трехлетний срок в психиатрической больнице тюремного типа за наркоторговлю. И наконец, ее новый бойфренд Сергей Батоврин, который был на пять лет младше, ушел к более молодой девушке, не из хипповской тусовки, чтобы вскоре на ней жениться. По свидетельствам нескольких человек, Офелия очень тяжело перенесла случившееся и практически никогда больше не произносила его имени[1150]. Ее близкая подруга Надя сказала про нее так: «Она была до определенного момента счастливая, а потом стала злая. Это какая-то ревность к другим женщинам: появлялись другие, не такие мощные, как она, но привлекательные. Это сугубо женский вопрос. Надо прожить много этапов, чтобы простить женщинам, что они другого поколения»[1151].

ПАМЯТЬ И ФЕМИНИЗМ