Читаем Цветы, пробившие асфальт: Путешествие в Советскую Хиппляндию полностью

Эта глава посвящена причинам, из‐за которых воспоминания о женщинах-хиппи не сохранились так хорошо, как о мужчинах. Хипповская жизнь девушек часто была короче и завершалась семьей и детьми, а не превращением в легенду. Воспоминания женщин временами более неоднозначны и сложны, чем у их сверстников-мужчин, поэтому им не так легко влиться во всеобщее прославление безрассудной молодости, которое преобладает в книжных и онлайн-публикациях. Порой их воспоминания включают такое количество табуированных тем, что они предпочитают молчать. Тем не менее существует еще один фактор, заставляющий женщин подстраивать свои воспоминания под общую версию, — то, как хиппи, мужчины и женщины, в то время относились друг к другу и как женщины видели себя в советском/российском обществе в целом. В то время как на Западе новый феминистский дискурс помогал женщинам, которые отличались от других, озвучить свой особый опыт и проблемы вне общей контркультурной риторики, в советском и постсоветском пространстве феминизм прошел путь от никому не известной концепции к концепции, которую принято осуждать. Весь словарь второй волны феминизма, созданный в 1960–1970‐х годах Симоной де Бовуар, Бетти Фридан и другими, который выделял личный женский опыт, советским женщинам в то время был незнаком, а сейчас воспринимается ими как бессмыслица[1152]. Однако в отсутствие терминов сам пережитый опыт оставался неозвученным, оказываясь в тени тех ситуаций, о которых можно было рассказать.

Означает ли это, что в советском движении хиппи не было элементов эмансипации? Феминизм — тогда и до сих пор — непопулярен среди женщин на постсоветском пространстве, но этого нельзя сказать про риторику равноправия. Было бы слишком большим упрощением заявить, что женщины-хиппи не видели себя равноправными партнерами только потому, что их повседневная реальность не соответствовала моим западным представлениям о том, что такое успешная эмансипация. Для советских женщин феминизм означал движение за эмансипацию начала ХX века, основной целью которого было равенство прав для женщин. В Советском Союзе эти цели были более-менее достигнуты. Эмансипация в определенной степени является личным опытом, поэтому нельзя утверждать, что одно понимание феминизма правильнее другого. Еще сложнее обсуждать, какой феминизм существовал, а какой нет и как он повлиял на советское движение хиппи, поскольку и западные, и советские женщины использовали одни и те же слова для обозначения равенства и власти, но вкладывали в них совершенно разный смысл. Таким образом, смотреть и слушать свидетельства советских женщин-хиппи означает не только анализировать отсутствие конкретного дискурса, но и расшифровывать его альтернативы. А также речь идет о деконструкции собственных представлений о том, что сказано или о чем следует сказать.

Нет никаких сомнений в том, что большинство девушек-хиппи считали себя совершенно равными своим приятелям-мужчинам. Рита Дьякова пыталась подобрать правильные слова, чтобы выразить то, как она себя чувствовала в своей компании: «Там было даже не равноправие, а равно… ну, равенство. То есть именно патриархата не было, но и матриархата не было. Даже если это были пары, то все равно отношения были дружеские, все были равны. Плечом к плечу»[1153]. Мужчины тоже в один голос заявляли, что считали девушек абсолютно равными себе. Это так отличалось от культуры стиляг, где женщинам практически не было места и где открыто декларированная мизогиния в определенной степени была частью их самоидентификации[1154]. С самого рождения советского хипповского движения женщины в нем были очень заметны и занимали видное место. Конечно, некоторые мужчины считали их только «украшением» и/или не помнили ни имен, ни лиц своих подруг, но у женщин было совсем иное представление о себе. Они приходили в движение по той же причине, что и молодые люди: им хотелось реализовать свое внутреннее стремление к свободе и право быть другой. Культура хиппи сформировалась благодаря им в той же степени, в какой и благодаря их приятелям-сверстникам[1155].

Перейти на страницу:

Похожие книги

Homo ludens
Homo ludens

Сборник посвящен Зиновию Паперному (1919–1996), известному литературоведу, автору популярных книг о В. Маяковском, А. Чехове, М. Светлове. Литературной Москве 1950-70-х годов он был известен скорее как автор пародий, сатирических стихов и песен, распространяемых в самиздате. Уникальное чувство юмора делало Паперного желанным гостем дружеских застолий, где его точные и язвительные остроты создавали атмосферу свободомыслия. Это же чувство юмора в конце концов привело к конфликту с властью, он был исключен из партии, и ему грозило увольнение с работы, к счастью, не состоявшееся – эта история подробно рассказана в комментариях его сына. В книгу включены воспоминания о Зиновии Паперном, его собственные мемуары и пародии, а также его послания и посвящения друзьям. Среди героев книги, друзей и знакомых З. Паперного, – И. Андроников, К. Чуковский, С. Маршак, Ю. Любимов, Л. Утесов, А. Райкин и многие другие.

Зиновий Самойлович Паперный , Йохан Хейзинга , Коллектив авторов , пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ

Биографии и Мемуары / Культурология / Философия / Образование и наука / Документальное
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]

Представление об «особом пути» может быть отнесено к одному из «вечных» и одновременно чисто «русских» сценариев национальной идентификации. В этом сборнике мы хотели бы развеять эту иллюзию, указав на относительно недавний генезис и интеллектуальную траекторию идиомы Sonderweg. Впервые публикуемые на русском языке тексты ведущих немецких и английских историков, изучавших историю довоенной Германии в перспективе нацистской катастрофы, открывают новые возможности продуктивного использования метафоры «особого пути» — в качестве основы для современной историографической методологии. Сравнительный метод помогает идентифицировать особость и общность каждого из сопоставляемых объектов и тем самым устраняет телеологизм макронарратива. Мы предлагаем читателям целый набор исторических кейсов и теоретических полемик — от идеи спасения в средневековой Руси до «особости» в современной политической культуре, от споров вокруг нацистской катастрофы до критики историографии «особого пути» в 1980‐е годы. Рефлексия над концепцией «особости» в Германии, России, Великобритании, США, Швейцарии и Румынии позволяет по-новому определить проблематику травматического рождения модерности.

Барбара Штольберг-Рилингер , Вера Сергеевна Дубина , Виктор Маркович Живов , Михаил Брониславович Велижев , Тимур Михайлович Атнашев

Культурология