Читаем Цветы, пробившие асфальт: Путешествие в Советскую Хиппляндию полностью

Масштаб симбиоза между хиппи и поздним социализмом стал очевиден вскоре после 1 января 1992 года. Если поначалу новые свободные 1990‐е годы позволили хиппи осуществить все намерения, задавленные при коммунистической власти, — жить в полуразрушенных домах, не работать, употреблять ЛСД и героин (пусть и нелегально), то суровая реальность перехода к капитализму вскоре положила конец большей части Системы. Жить совсем без денег теперь уже было нельзя, и даже люди, имеющие работу и профессию, с трудом сводили концы с концами. Новые границы разрушили всесоюзный характер Системы. Не только их стиль, но и сама жизнь оказались под угрозой исчезновения в суровых условиях нового времени. Многие люди погибли из‐за нищеты и наркотиков, о других же больше никто не слышал. Юра Диверсант пошел прогуляться 20 февраля 1999 года и замерз насмерть. Солнце умер 3 сентября 1993 года от травмы головы, уже находясь в больнице, после эпилептического припадка, который, скорее всего, был вызван чрезмерным употреблением алкоголя. Офелия погибла в январе 1991 года от передозировки наркотиков. Приятели, испугавшись последствий, бросили ее тело в Москву-реку, вместо того чтобы вызвать скорую помощь. Красноштан исчез где-то году в 1994-м. Вася Лонг, открывший в Москве магазин татуировок и хипповских вещей, стал жертвой бандитов и перебрался в Ростов-на-Дону. Кисс покинул Россию в 1992 году, поселившись в Нью-Йорке, где летом 2017 года был убит соседом-наркоманом. Вячеслав Ересько стал закоренелым преступником и умер от туберкулеза в украинской тюрьме в 2001 году. Сорри и Солдатов умерли от рака — в 2009 и 2010 годах соответственно. Миша Бомбин в 2011 году утонул в реке недалеко от того места, где находился летний лагерь Гауя. Азазелло был сбит машиной летом 2016 года. Список продолжается. Десятки бывших хиппи умерли раньше срока. Сотни эмигрировали. Тысячи вернулись к обычной жизни. Лишь немногие легко перешли к жизни в капиталистической России. Те, кто сделал карьеру, как правило, были на пути к успеху еще в советское время. Из рок-музыкантов только Андрей Макаревич и Борис Гребенщиков, а также музыкант и актер Петр Мамонов добились настоящей звездной славы. Впрочем, некоторых бывших хиппи можно встретить и в других местах: в администрации Путина и в руководящей верхушке РПЦ, на виллах Рублевского шоссе и в высотках на Варшавском шоссе, а также в США и Великобритании, Израиле и Германии, Таиланде и Индии.

Один из моих коллег, любезно согласившийся прочитать книгу до ее публикации, оставил ремарку, касающуюся, как он выразился, «безумных смертей», описанных в предыдущем абзаце. «Это очень русский конец, — написал он, — все умрут», ссылаясь на постсоветский фильм «Все умрут, а я останусь» Валерии Гай Германики — дочери Игоря Дудинского, вечного богемного тусовщика и некогда мужа легендарной Офелии (которая была его второй по счету женой из тринадцати). Мой коллега сказал, что лучше помнить об их безумных жизнях, а не безумных смертях[1181]. Я не могу с этим не согласиться. Очень хочется завершить историю хиппи чтением в обратном направлении, начиная с трагического конца (в конце концов, любая смерть — трагедия). В своих выступлениях и докладах я всегда отказывалась от концепции «но все плохо закончилось». Мне бы не хотелось, чтобы от последних страниц моей книги у читателей создалось впечатление, что смерть — это все, что было и что осталось от советских хиппи и советской хипповской культуры. Огромное наследие, которое они оставили позднему социализму, было убедительно продемонстрировано в предыдущих главах. Можно было бы многое сказать об интеллектуальных и личных связях, которые соединяют нынешние маяки постсоветской культурной жизни с людьми, населяющими эту книгу. Но, возможно, самый сильный аргумент против такого трагического прочтения заключается в том, что жизнь советских хиппи по-прежнему увлекает очень многих. Когда я рассказываю людям о своих исследованиях, находках и статьях, я вижу, что им это интересно. На протяжении многих лет мои коллеги, друзья и случайные незнакомцы приходят в восторг от моих историй и их героев. И хотя концовки этих историй могут быть захватывающими, они никогда не исчерпывают того, что есть в них. Напротив, именно то, что им предшествует, делает их настоящими.

***

Перейти на страницу:

Похожие книги

Homo ludens
Homo ludens

Сборник посвящен Зиновию Паперному (1919–1996), известному литературоведу, автору популярных книг о В. Маяковском, А. Чехове, М. Светлове. Литературной Москве 1950-70-х годов он был известен скорее как автор пародий, сатирических стихов и песен, распространяемых в самиздате. Уникальное чувство юмора делало Паперного желанным гостем дружеских застолий, где его точные и язвительные остроты создавали атмосферу свободомыслия. Это же чувство юмора в конце концов привело к конфликту с властью, он был исключен из партии, и ему грозило увольнение с работы, к счастью, не состоявшееся – эта история подробно рассказана в комментариях его сына. В книгу включены воспоминания о Зиновии Паперном, его собственные мемуары и пародии, а также его послания и посвящения друзьям. Среди героев книги, друзей и знакомых З. Паперного, – И. Андроников, К. Чуковский, С. Маршак, Ю. Любимов, Л. Утесов, А. Райкин и многие другие.

Зиновий Самойлович Паперный , Йохан Хейзинга , Коллектив авторов , пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ

Биографии и Мемуары / Культурология / Философия / Образование и наука / Документальное
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]

Представление об «особом пути» может быть отнесено к одному из «вечных» и одновременно чисто «русских» сценариев национальной идентификации. В этом сборнике мы хотели бы развеять эту иллюзию, указав на относительно недавний генезис и интеллектуальную траекторию идиомы Sonderweg. Впервые публикуемые на русском языке тексты ведущих немецких и английских историков, изучавших историю довоенной Германии в перспективе нацистской катастрофы, открывают новые возможности продуктивного использования метафоры «особого пути» — в качестве основы для современной историографической методологии. Сравнительный метод помогает идентифицировать особость и общность каждого из сопоставляемых объектов и тем самым устраняет телеологизм макронарратива. Мы предлагаем читателям целый набор исторических кейсов и теоретических полемик — от идеи спасения в средневековой Руси до «особости» в современной политической культуре, от споров вокруг нацистской катастрофы до критики историографии «особого пути» в 1980‐е годы. Рефлексия над концепцией «особости» в Германии, России, Великобритании, США, Швейцарии и Румынии позволяет по-новому определить проблематику травматического рождения модерности.

Барбара Штольберг-Рилингер , Вера Сергеевна Дубина , Виктор Маркович Живов , Михаил Брониславович Велижев , Тимур Михайлович Атнашев

Культурология