Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй

– Не огорчай меня, выпей, – настаивал Ин. – Я ж тебя угощаю, не бойся. Шутун поглядел на Симэня.

– Ладно, выпей, раз дядя Ин угощает, – сказал хозяин.

Шутун опустился на колени, чинно поклонился и, отпив глоток, протянул чарку Ин Боцзюэ, потом предложил вина Се Сида и спел на тот же мотив:

Багряный узор сердоликов старинных —
На глади пруда распустившийся лотос,
А птицы сплетаются крыльями плотно
И самозабвенно щебечут в долинах.
Но песню твою я услышать не в силах,
Но перья твои не срастутся с моими,
Но все ожиданья бесцельны и мнимы —
Две лунки от острых локтей на перилах.

– Сколько же Шутуну лет? – спросил Симэня Се Сида.

– Только шестнадцать исполнилось, – ответил хозяин.

– И много южных напевов знаешь? – опять спросил Се Сида.

– Не так много, но знаю, – отвечал Шутун. – На пиру господам могу услужить.

– Какой смышленый малый, молодец! – похвалил Се Сида и налил Шутуну чарку.

Шутун поднес вино Хань Даого.

– О, я не смею пить прежде моего почтенного господина, – возразил Хань.

– Ты мой гость, – заметил Симэнь.

– Как можно, сударь! – говорил Хань. – Только после вас.

Шутун поднес вино Симэнь Цину и запел третью песню на тот же мотив:

Белы хризантем многослойные юбки
Сереют платана могучие своды,
Цветы побросали в студеные воды
Своих лепестков разноцветные шлюпки.
Шмели с высоты провожают плывущих,
Прощаются дикие гуси в осоке.
Свиданий несбыточных кончились сроки,
И сумрак окутал – покой вездесущий.

Симэнь осушил чарку, и Шутун снова предстал перед Хань Даого. Тот поспешно встал и принял кубок.

– Да садись ты! Дай человеку спеть! – сказал Ин Боцзюэ.

Хань сел, и Шутун запел четвертую песню на тот же мотив:

Вот ивовый пух заплясал с облаками,
И бабочки им зачарованно вторят,
Цветет ароматная слива на взгорье,
Я милому ветку отправлю с ветрами.
Игла выпадает из рук поневоле,
В разлуке сердечные думы жестоки.
Свиданий несбыточных кончились сроки,
В волненьи я пальцы кусаю до боли.

Не успел Шутун допеть, как Хань Даого одним залпом осушил чарку.

В разгар пира появился Дайань.

– Дядя Бэнь прибыл, – объявил он. – Просит батюшку.

– Зови его сюда, – сказал Симэнь. – Пусть здесь скажет.

Вошел Бэнь Дичуань. Одет он был в темную шелковую куртку, отделанную бахромой, и черные на белой подошве сапоги. Бэнь Дичуань отвесил поклон и встал в сторонку рядом с хозяином. Дайань поспешно подал чарку и палочки. Симэнь велел ему принести закусок.

– Как дела в поместье? – спросил он Бэня.

– Передние постройки черепицей покрыли, – отвечал Бэнь Дичуань, – а дальние только начаты. Вчера фундамент закладывали. Но у нас пока нет материала на флигели и дальние жилые покои. Полы в гостиной и крытой галерее выкладываем квадратными плитками размером чи и два цуня. Их еще штук пятьсот потребуется, потому что старые не годятся. И крепостную стену пока не из чего возводить. Сотни повозок песку хватит и на фундаменты зданий, и на сооружение искусственной горы, а вот извести лянов на двадцать завезти необходимо…

– Об извести не беспокойся, – перебил его Симэнь. – Завтра же в управе я велю мастеровым-известникам подвезти сколько потребуется. Его сиятельство смотритель гончарен господин Лю вчера пообещал плиты прислать. Твое дело – сказать, сколько нужно, и вручить немного серебра. Ведь он мне по-приятельски устраивает. А вот бревна придется закупить.

– Вы просили меня, батюшка, посмотреть еще одно загородное поместье, – продолжал Бэнь Дичуань. – Мы с Чжан Анем ездили туда сегодня с утра. Оно принадлежало, оказывается, императорскому родственнику Сяну, а теперь, с его смертью, перешло Сяну Пятому. Ему хотелось бы продать Залу Души августейшего предка, но нам она совсем не нужна. Мы вели с ним разговор о группе передних построек, большой зале и флигелях. Нам, говорим, и этого достаточно. Хозяин запросил пятьсот лянов. Следовало бы, если вы заинтересованы в приобретении, прихватить с собой некоторую толику серебра и еще раз пойти поторговаться. За три с половиной сотни лянов, думаю, он уступит. Помимо того, бревна, плиты и черепица обойдутся в сотню-другую лянов.