Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй

– О каком, думаю, они поместье толкуют? – подхватил Ин Боцзюэ. – О том самом, оказывается. Да Сян Пятый из-за земли весь просудился. Дело ведь в военном поселении разбирали. Денег ухнул!.. А тут еще певичку Ло Цуньэр откупил и вовсе с голыми руками остался. Да он и за три сотни отдаст. Ему не до жиру. Нищий и пампушке рад. И так Будде молебен побежит служить на радостях!

– Тогда завтра же забирайте два больших слитка и ступайте с Чжан Анем, – распорядился Симэнь. – Отдаст за триста лянов – куплю.

– Понимаю, – ответил Бэнь Дичуань.

Подали суп и блюдо паровых пирожков.

Бэнь Дичуань сел за стол и выпил за компанию с остальными. Шутун спел еще один романс и удалился.

– Какой интерес так пить?! – воскликнул Ин Боцзюэ. – Хоть кости подайте. На штрафную сыграем.

Симэнь велел Дайаню сходить к Пинъэр за костями. Дайань положил кости перед Ин Боцзюэ, а сам подошел к Симэню.

– Гуаньгэ расплакался, – сказал он на ухо хозяину. – Инчунь просит вас послать кого-нибудь за матушкой Шестой.

– Поставь кувшин и живо ступай, позови слуг, – распорядился Симэнь. – Пусть возьмут фонари и не мешкают. А где же слуги?

– Циньтун с Цитуном пошли матушек встречать, – отвечал Дайань.

Ин Боцзюэ насчитал в коробке шесть фишек, взял одну и объявил:

– Я бросаю кость, и каждый должен назвать ее стихотворной строкой. У кого сойдется, кто не придумает строку, пьет штрафной кубок. Следующий за ним обязан спеть или рассказать анекдот. Кто ни того, ни другого не может, тоже пьет.

– Ах ты, сукин сын! – заругался Симэнь. – Больно ловок будешь!

– Главнокомандующий чихнет, а подчиненные уж в струнку вытягиваются! – заявил Ин Боцзюэ. – Какое ты имеешь право мне перечить?! Лайань! Налей кубок! Штрафую твоего батюшку. Пусть язык прикусит.

Симэнь засмеялся и осушил кубок.

– Внимание, господа! – крикнул Ин Боцзюэ. – Начинаем! Если ошибусь, тоже пить буду. «Студент Чжан, захмелев, в западном флигеле слег. Сколько ж выпил? Один большой кувшин иль пару малых?». Глядите, в самом деле единица.

Симэнь распорядился, чтобы Шутун наполнил Ину кубок, а Се Сида спел. Сида хлопнул в ладоши.

– Я спою на мотив «Срываю ветку корицы». Слушайте!

Он запел:

Как разумна и красива,
Как щедра и терпелива,
Как кокетлива, игрива
Ненаглядная моя!
Брови – гор весенних своды,
Очи – в осень стихли воды,
Ворона крыла разводы
Этих локонов струя.
Как терзаюсь я жестоко,
Отойдешь – мне одиноко –
Путь на запад от востока
Океаном мировым!
Кто поймет мои печали,
Ритуалом обручальным
Склеит нас – того венчаю
Бодхисаттвою живым!

Ин Боцзюэ выпил кубок и передал кости Се Сида. Тот должен был бросить кость, а Симэнь – петь.

– «Спасибо, Хуннян помогла мне дойти до кровати.[520] Который теперь час? – Уж третью ночную стражу пробили, четвертая стража пошла», – продекламировал Се Сида, бросая кость.

Как ни странно, легла четверка.

– Тебе, брат, четыре кубка пить полагается, – сказал ему Ин Боцзюэ.

– Мне столько не выпить, – отозвался Се Сида. – Двух хватит.

Шутун наполнил два кубка. Се Сида осушил один, решив выпить другой после того, как споет Симэнь, а между тем они с Ин Боцзюэ умяли целое блюдо каштанов.

– Я не пою, – сказал Симэнь. – Лучше расскажу анекдот. Входит один во фруктовую лавку и спрашивает: «Оливы есть?» «К вашим услугам», – отвечает лавочник и достает оливы. Вошедший так на них и набросился – одну за другой, знай, в рот кладет. «Что ж это ты – покупать не покупаешь, а ешь?»– спрашивает лавочник. «Да уж больно они грудь очищают», – отвечает. «Тебе, может, и грудь очищают, а вот мне сердце надрывают».

Все рассмеялись.

– Если тебе сердце надрывают, распорядись, чтоб нам еще блюдо подали, – заметил Ин Боцзюэ. – Сколько навозу подберешь, на столько и удобришь.

Се Сида выпил второй кубок и передал кости Симэню.

– «На память сохранил я шпильку золотую, – продекламировал тот, бросая кость. – Сколько потянет она? Цяней пять-шесть, а может, и семь».

На столе лежала пятерка. Шутун наполнил до половины две чарки.

– Ты, брат, пить мастер, а тебе только две чарки налили, – говорил Се Сида. – Куда это годится? Пей четыре. Я сам тебе поднесу в знак почтения.

Дошла очередь петь Хань Даого.

– Ты, брат Бэнь, постарше меня, – уступил он Бэнь Дичуаню.

– Я петь не умею, – заявил тот. – Расскажу лучше анекдот.

Симэнь Цин осушил оба кубка, и Бэнь Дичуань начал:

– Разбирал как-то судья одно дело, связанное с прелюбодеянием, и спрашивает: «Так как же ты овладел ею?». «А я обратился лицом к востоку и ноги к востоку вытянул», – ответил обвиняемый. «Не городи чепухи! – осадил его судья. – Какое же тогда могло быть соитие? Хотел бы я сыскать такого любодея!». Подбегает тут к судье стоявший в стороне человек, падает на колени и выпаливает: «Если вы ищите лицедея, сударь, я готов хоть сейчас вступить в должность».