Ровно пять минут он пытался восстановить хоть что-то, но нечто неведомое пресекало все его попытки на корню. Он почувствовал это: чужую силу, давившую на разум, давившую на все его инстинкты. Попытавшись эту силу осторожно прощупать, он протянул к ней неощутимые, слабые нити-усики, но его в ответ только ударили со всего размаху, да так, что он отлетел чуть ли не на противоположный край крыши, хотя, кроме него, там абсолютно точно никого не было. Он успел понять только, что, пожалуй, вполне мог бы потягаться с неизвестным вражеским телепатом: он (или она) брал умениями и недюжинной сосредоточенностью, но Сильвенио знал, что по количеству чистой ментальной силы мог бы перебороть его, даже притом что он никогда не использовал атакующих приемов и понятия не имел, как наносить такие точные удары тому, кого даже не видишь. Он мог бы потягаться с этим неведомым новым врагом, да, но, разумеется, не стал: все, что он мог себе позволить, – это защищаться, а не нападать. Да и защитные техники в любом случае годились сейчас при таком раскладе сил только на него одного. Поэтому он прекратил вмешиваться, и противник его больше не трогал, потеряв к нему, видимо, интерес. Наверное, ничего особенно страшного не случилось: несмотря на то что его так резко вывели из игры, он был уверен, что воины Красного Скорпиона прекрасно сориентируются и сами, да и исход сражения опять же был уже решен. Однако, терзаемый все тем же ужасным предчувствием, которое все никак не желало оставлять его с того самого момента, как Аргза рассказал ему историю становления и падения Альянса, Сильвенио попытался мысленно докричаться до Хенны. Но найти ее сейчас, когда контакт разорвался, было слишком сложно, а новое поле ему возводить не позволял его собственный незримый противник. Предчувствие усиливалось с каждой минутой, заставляя проклинать свою излишне острую интуицию. Что-то непреодолимое влекло его с относительно безопасной крыши в самую гущу боя.
И он увидел то, что заставило его похолодеть от ужаса: солдаты Хенны сражались уже не столько с Кланом Волка, сколько друг с другом. При этом каждый из них кричал еще что-то воинственное, что-то обидное, и по их воодушевленным лицам, по их блестящим глазам он понял, что они одурманены какой-то иллюзией. Пока они тратили оставшиеся силы друг на друга, противники шустро меняли позицию, нанося удар исподтишка. Враги собирали своих раненых, деловито приводили в порядок оружие, а люди Хенны их даже не видели. Число противников явно начало резко возрастать. Откуда-то приходили и приезжали все новые и новые нападавшие, и доблестной армии Красного Скорпиона грозило уже даже не поражение, а полное истребление. Сильвенио бежал, задыхаясь, и все еще лихорадочно искал хоть какие-то признаки Хенны – голос, мысль, яркие доспехи, красный меч, рыжую голову – все что угодно. Он бежал, а над ним разрывались снаряды, гудели лазерные бластеры, вокруг него что-то оглушительно звенело и грохотало, раздавались взрывы, почва уходила из-под ног, и перед глазами перемешивались и небо, и земля, и люди, и огонь, и реки крови. В него стреляли, в него летели тяжелые железные осколки, один из которых глубоко пропорол ему плечо, вызвав такую дикую волну боли, что он не упал только потому, что понимал: его просто затопчут и переломают ему все кости, не заметив. Черный дым забивался в ноздри и разъедал глаза, и вскоре Сильвенио уже не знал, куда бежит, он потерял свою цель, не искал уже даже Хенну, только мечтал поскорее выбраться из этого Ада.
Наконец он каким-то чудом увидел совсем рядом Гиша, чуть не разрыдался от облегчения, и тут же восстановилась его собственная поисковая сеть. Вернее, ее наверняка восстановили за него, потому что он помнил точное число всех солдат Хенны. Теперь огоньков разума осталось всего несколько штук. Где-то справа мелькнула пышная фиолетовая копна волос Илаинары – у него на глазах она оказалась в эпицентре очередного взрыва. Погас еще один из этих немногочисленных огоньков. Он ощутил в конце концов и разум Хенны, самый яркий, самый порывистый огонек, но она находилась слишком далеко, а сердце его сжалось: в страхе не за себя, но за нее. Он бросился к снайперу, который, пока он приходил в себя, успел оказаться к ней ближе, чем к нему.
– Сэр Гиш! – закричал он, срывая голос и уже с отчаянием понимая, что его вряд ли услышат в таком невообразимом шуме. – Сэр Гиш!
Кажется, Гиш не расслышал ничего, кроме одного лишь заветного имени. Этого хватило, чтобы снайпер мгновенно бросился в сторону своего командира, расшвыряв по пути врагов, как ненужные помехи. В этом порыве, в этом движении была вся его любовь, вся его сила, все его стремление…
Гиш не успел.