Прошлое… Он не знал, существовало ли оно на самом деле. Воспоминания о прошлом казались очень далекими, очень смутными, недостоверными. Периодически чьи-то лица всплывали перед почти ослепшими за годы этой непрекращающейся пытки глазами, чьи-то образы, чьи-то голоса… Он помнил лучистые зеленые глаза своей матери, помнил улыбку своего отца. Помнил уверенный ритм чьего-то большого сердца, которое так приятно было слушать, тепло чьих-то сильных рук, чьи-то огненно-рыжие волосы, чей-то задорный смех, чью-то зеленую спецовку, пропитанную красной кровью, чей-то мягкий, миролюбивый голос, звавший его с такой нежностью и горечью, – но кому это все принадлежало? Судя по этим крошечным фрагментам его жизни, он был когда-то окружен заботой и любовью. Тогда где сейчас все эти люди? Были ли они когда-нибудь на самом деле? Имелись ли у него хотя бы родители? Существовал ли он сам? Или, может быть, он действительно жил, только был ужасным грешником и умер, а это – его расплата?
Сильвенио не знал. Но продолжал упрямо идти – такой маленький по сравнению с миром двух стихий, такой ничтожный. Одинокое, потерянное, забытое всеми и забывшее всех существо, преследуемое неведомым злом, идущее без цели и без смысла, ведомое призрачной надеждой – вот кем он был, и вот кем он, похоже, будет теперь всегда.
Вот только – не всегда. Лезвие истончалось, заострялось, сужалось, постепенно превращаясь в ниточку, на которой висела его жизнь. Тьма наступала все быстрее и нетерпеливее, жар и холод усиливались, а ветер ненавидел его с каждой минутой все больше. И – у него кончались силы. Все силы разом.
В какой-то момент он все-таки споткнулся.
Один неловкий поворот искалеченной, окровавленной стопы, одно неуклюжее движение одеревеневшей левой рукой – и вот он уже летит вниз, не в огонь, который его расплавит, и не в бурю, которая превратит его в цельный кусок льда. Он летит вниз, лбом точно на лезвие, и он, может быть, попытался бы еще выровняться, попытался бы вернуть равновесие – но он успел только закричать.
А потом его просто разрубило пополам, и он…
…проснулся.
Глубокий вдох дался ему с трудом. Тем не менее сделать его было величайшим из доступных ему удовольствий. Хотя нет – пожалуй, самым большим удовольствием все же было не дыхание, а вернувшийся к способности ясно мыслить разум. И, конечно, его тело снова было в полном порядке: ни следов обморожения, ни красноты ожогов, ни крови. Зато трясло его сейчас самым натуральным образом, теперь уже – все тело, а не половину. Щекам было мокро: значит, все-таки не сдержался, жаль. Все мышцы ныли и болели, ноги ниже колен он не чувствовал, хотя и подозревал, что это – лишь следствие испытанного шока, и позже вся гамма фантомных ощущений вернется к нему в полной мере, стоит ему лишь немного успокоиться.
– Больно, наверное? – В этот раз «загружал» картинку Лилей, и он же сейчас сидел у него на бедрах, обхватив ладонями виски. Ему же и досталась сегодня роль сочувствующего.
Лилео, поддерживавшая его сзади, смеялась и зачем-то прижималась раскрытыми губами к его шее. Лилей погладил его по щеке, вытирая слезы, поцеловал возле носа. Он не решался уклониться от их прикосновений: в прошлый раз, когда он попробовал попросить, чтобы его оставили в покое, они решили, что у него осталось предостаточно сил для нового «путешествия», раз он все еще что-то соображает. В общем, перечить им было еще более чревато, чем Аргзе.
– Можно мне… можно мне стакан воды, пожалуйста? – Горло все еще царапало. Голос был совсем хриплый, почти неузнаваемый.
– Еще рано, – загадочно отозвался Лилей, нажимая на кончик его носа пальцем.
Сильвенио закрыл глаза:
– Могу я уточнить, для чего рано?
– Для угощений, – ответила Лилео еще загадочнее, и они с братом наконец-то оставили его одного.
Распорядок дня у Сильвенио теперь не отличался разнообразием. Либо он пребывал в искусно устроенной Близнецами иллюзии внутри своего разума, либо наблюдал за их общением и пресловутой игрой «в куклы», как они это называли, либо просто спал без сновидений, восстанавливаясь. Впрочем, нормально восстановиться ему не дали еще ни разу: Близнецы всегда возвращались слишком быстро. Похоже, они и сами спали лишь пару часов в сутки, но при этом выглядели почему-то всегда бодрыми и полными жизни.
Сначала кошмары были простыми.