Цветы жизни (СИ)

— Нет… — выдох оборвался быстро, а вот зрелище перед глазами, принялось сводить меня с ума секунда за секундой, сколько мой взгляд был не в силах сбежать от него, попав в смертельный капкан.

Нетронутый ничьи шагом снежный покров, блестящий на солнце…

Самый край крыши…

Плавный полукруглый изгиб снежной детской могилы.

Сердце задушили невыплаканные слёзы — она там! Бугорок посреди одного сплошного пласта сугроба был абсолютно недвижим!

— Рей! — кости заломило так, словно я всё ещё был жив. Я схватился рукой за грудную клетку, сжав хрустящую материю, пока вторая провалилась в сугроб, а будто бы и в пустоту.

Её нет. Мысль ударила хлыстом, задев каждый нерв ещё сильнее, и я, застонав незнакомым голосом, закрыл глаза. Рука, лежащая на груди, стянула ткань на ней в кулак. Моё небьющееся сердце умирало во второй раз, пока ад на земле ещё только расширял свои бесконечные границы и укреплял свои цепкие, колющие мечами правды объятия. Нас не спасли! Не нашли! Её не нашли! Она не дожила! Она там, со мной! В снегу! Замёрзла заживо!

Я закричал во всю глотку, точно мученик, подвешенный на раскалённом крюке. До ужаса настоящая боль заставляла поверить в то, что внутри и снаружи меня что-то насильно выкручивали, будто стремясь разобрать на детали — сердце отдельно, почки отдельно, печень отдельно, руки-ноги — по сторонам… Крик рвался и рвался наружу, пока я переставал быть собой, разлагаясь на странные, страшные составляющие… Не человек, не разобранный робот — уже субстанция, с трудом способная выдержать своё последнее наказание — просто мыслить. Руки, ноги, голова — ничего больше не было. Бесформенное и уродливое нечто, ощущающее что угодно кругом, но не себя.

Агония всё разрасталась: пространство стали заполнять скользкие змеи, которые я неведомо как старался сбрасывать с себя, страшась укуса, и сильные лапы, старающиеся не то остановить меня, не то задушить так, как есть — мечущегося из стороны в стороны. Господи, сколько раз я должен умереть, чтобы это прекратилось?! Воздух, необходимый для существования мысли во плоти, перекрывал цепкий спрут, охвативший пол лица…

Лица? От удивления я живо шлёпнул на пробу рукой — рукой! — и лицо в действительности обнаружилось, и его всё ещё что-то душило. Спрут, охвативший голову, вознамерился идти в своей пытке до конца, пока его адские сообщники работали со всем моим вернувшимся к чувству телом.

Господи, её больше нет!

Один мой крик сменял новый, как и стон тёк за стоном, а рёв плыл за рёвом. Её нет…

Радости от возвращения чувств не проскачило. Мне не нужно было это тело в каком бы состоянии оно ни пребывало, раз оно оказалось не способно сделать такую фатальную малость, как спасение всего одной дорогой мне жизни. Оно обязано было выстоять! Выдержать! Но я видел нашу общую могилу…

— Рей… — стонам не было конца, ведь эта мука никогда не кончится. Я метался изо всех сил по поверхности, ходящей под моей спиной — простынь? кровать? — так, словно душа вознамерилась покинуть едва обретённое тело. Что бы за чертовщина ни творилась кругом, я должен был узнать, что безликие они, столпившиеся рядом, сделали с её телом. Где она. Не обидел ли её кто. Я как мог выдавливал наружу, вслух, из своего кокона ужаса вопросы, как если бы избавление от них, облегчило вес страданий и уменьшило масштабы трагедии.

Разобрал я, что на них существуют и ответы, наверное, раза с сотого, продолжая безостановочно выть, сквозь пелену: — Где… она? Рей… Где? Куда?.. Что с ней? Моя Рей…

— С девочкой всё хорошо! Прошу, успокойся! Господи, помоги! Да хорошо всё с девочкой, хорошо! Слышишь меня? Эй? Просто дыши! Она в соседней палате! Всё хорошо! Расслабься! Она рядом!

Истративший всё, что мог, на избавление от ужаса наяву, после этой агонии душевных сил на веру в обман у меня не нашлось. Заложенное, глуховатое ухо выхватило из речи волшебные слова, и всё, что мой истерзанный разум мог и хотел сделать, взяв совет у разбитого сердца, так это поверить в чудо. И я поверил.

Всё хорошо. Она в соседней палате. Мы выжили…

====== Глава 8. Мои расставания. ======

— Здравствуй, — за спиной женщины, вошедшей в палату, раздался тихий щелчок закрывшейся двери. — Меня зовут доктор Виктория Клэр. Как ты себя сегодня чувствуешь? — вяло улыбнулась она, подойдя ближе.

Это была уже не помню какая по счёту попытка медперсонала больницы заговорить со мной. Я не вредничал тем, что молчал, и ответил бы им куда раньше, если бы только был в силах исторгнуть из себя членораздельные звуки. В этот раз, кажется, сознание вернулось ко мне на ощутимо больший срок, нежели пару-тройку мгновений, да и язык уже двигался заметно смелее.

— Нормально. Что с Рей?