Цветы жизни (СИ)

— Время визита ограничено. Заканчивай побыстрее, — попросил я, решив отвадить её внимание от синяка на скуле и разбитой брови. — Если ты из-за волос так убиваешься, то ради бога! Тоже мне, утраченное богатство! — фыркнул я и провёл рукой по стриженной голове. Лея старалась успокоиться, но взгляд её всё цеплялся за неправильные краски на моём лице, да густой, ровный ёжик на голове, перескакивая с него на шрам через глаз и щёку. Я напомнил ей: — Про это я тоже рассказывал, ты же помнишь, что он у меня был ещё до всего этого? Просто успокойся и скажи, что хотела.

— Бен…

Я терпеливо ждал продолжения, но матушка, едва утерев слёзы и сопли, вновь заплакала — настолько невыносимо ей было видеть меня. Как была всю жизнь мазохисткой, так и осталась! Ничуть не изменилась. А жаль…

На нас стали коситься другие посетители и заключённые.

— Ты пришла увидеть меня и только. Я понял. Что ж — вот он я. Жив, здоров, полон сил и энергии.

— Боже, каких сил, Бен? Ты же…

— Я же последние полтора года на многоразовом питании, обут и одет по погоде, имею свою кровать с матрасом, одеялом и подушкой, и тапочки. Имею в свободном доступе сотни книг, навёрстывая всё, что упустил, не учась в школе, телевизор, задний дворик с лужайкой для баскетбола, качалку, душ, друзей в конце концов.

— Д… Друзей? Каких друзей, Бен?! — пролепетала она ошалело. Так, словно мне было не дозволено заводить здесь никаких знакомств, а я, глупец и чудак, вдруг взял и научился говорить со зверьём по-звериному. Чему здесь можно удивляться, если я был вынужден выживать в одних с ними клетках?

— Обычных друзей. Немножко врагов. Почти всё, как и на воле, — я скучающе оглядывал помещение, не желая касаться взглядом чужих слёз.

— Бен…

— Хватит повторять это имя, здесь его никто никогда не слышал. Я и по бумажкам давно уже Кайло Рен, помнишь? — конечно она всё помнила. Копы тогда так и не вытрясли из меня настоящего имени, как и не нашли моих родителей до суда. Записав Кайло Рена в преступники, никто не стал возиться с документами, когда всё разрулилось, и появились некие Хан и Лея Соло, чтобы взглянуть на нашедшегося вдруг сынка, сидящего уже который месяц в детской колонии.

— Это твоё имя…

— Как скажешь, — вновь поторопил я её, не желая обмусоливать одно и то же, и надеясь услышать из маминых уст хоть что-то стоящее.

— Бен, что за друзья? Здесь нельзя ни с кем дружить.

— Да? А что тогда можно?

— Общаться, — нашлась она, да и то, поморщившись.

— Окей. Тогда назовём моих друзей членами разговорного клуба на свободные темы, так тебе будет удобнее?

Но удобнее от моего остроязычия мамуле не стало. В который раз уже захныкала.

— Что ты хочешь получить от этих встреч? — принялся топтаться я на нашей общей любимой мозоли, надеясь, что делаю это в последний раз. — Удовольствия и счастья они тебе, очевидно, не приносят. Тогда зачем всё это? Связь матери со своим сыном? Брось. Это давно уже не про нас, имей мужество признать это. Ты потеряла меня не после суда и приговора. Так что не мучай себя, мам. Ещё и так. Пожалуйста. Тебе с лихвой хватает отца, ни к чему стараться взвалить на свои плечи ещё и такой груз, как я. Я сам о себе позабочусь, поверь. Три с половиной года пройдут быстро — оглянуться не успеешь. Я выйду, и вот тогда мы с тобой и встретимся и поговорим, как следует, хорошо? Где захочешь: в кафе за чашкой чая или на улице в парке на скамье. Но до тех пор…

— Рен! Время! — крикнул нам охранник.

— … до тех пор оставь меня и свою совесть в покое. Ты мне не должна ни один визит, и что не менее важно: мне это не нужно. Иди домой и займись своими домашними делами. А меня, прошу, вычеркни из этого списка. Люблю тебя, — я хотел традиционно завершить разговор фальшивым касанием ладоней через перегородку, но видел, что новый поток слёз и без этого жеста уже не за горами, и просто повесил трубку.

Лея следила за мной до последнего: как я встал, подошёл к двери, повернулся спиной, безымянные руки заковали меня в наручники, открыли дверь, вынудив расщедриться на прощальную полуулыбку, и увели из помещения.

Оказавшись в камере, через десять минут самоедства, я из неё снова вышел, подчистив грязные уголки совести: время прогулки на свежем воздухе. Там, под лучами теплейшего осеннего солнца, в доброй компании, я смог расслабиться после неприятного монолога.

— Как прошло? — хриплый чуткий голос не заставил себя ждать. Сноук сел рядом со мной на короткую скамью, вольготно и по-свойски облокотившись о стол позади неё.

— Великолепно. Она разрыдалась, но меня, вроде, услышала. Надеюсь, отвяжется наконец.

— Надеешься?

Склонившись корпусом вперёд и опираясь о расставленные колени локтями, ответы я выдавал сквозь преграду сложенных в замок пальцев, склонившись головой влево, чтобы собеседник слышал меня.

— Я объяснил ей всё, как вы и предлагали. Я не знаю её достаточно хорошо, чтобы быть уверенным в её благоразумии. Возможно, один, максимум пару её визитов придётся ещё потерпеть, но она отстанет.

— Ты взволнован, — констатировал Сноук через паузу, и я обернулся к нему, оставаясь в полунаклоне.