— В морозилке полно пакетов с замороженными ягодами, — ответила радушная хозяюшка. — Только клубнику не бери.
— Почему? Тебе жалко для меня клубники? — огорчилась я, вслед за подружкой топая на кухню.
— Клубника слишком крупная, что-нибудь более мелкое распределится по черепу равномернее, рекомендую черную смородину, — посоветовала Ирка и сама извлекла из морозилки нужный пакет.
Я села на табурет, прислонилась спиной к стене, возложила себе на голову импровизированный компресс и замерла. Ирка, с погромыхивающей льдинками грелкой на голове двигающаяся плавно, как лебедушка, тоже подплыла к табурету, осторожно опустилась на него и застыла как статуя.
— С чего это вдруг мы вчера напились? — спросила я примерно через минуту.
— Отмечали твое чудесное спасение, — ответила Ирка секунд через тридцать. — Тебя же пырнули ножом, а ты уцелела, это редкая удача.
Мы еще немножко посидели, потом почти одновременно сдернули с головы холодные компрессы и хором сказали:
— А теперь кофе!
— Ну и какие у нас планы? — через время поинтересовалась подружка.
— Можем сразу после завтрака снова разбрестись по кроваткам и еще поспать, — предложила я.
— И так бездарно потратить день? Сегодня же пятница!
— Действительно, — согласилась я, поглядев на календарь в простенке между окнами.
Счастливые не наблюдают часов, а фрилансеры календарей. То есть порой и у вольных хлебопашцев случаются дедлайны и авралы, но обычно я различаю дни недели исключительно благодаря тому, что за некоторыми из них закреплены совершенно определенные мероприятия. Понедельник — планерка в редакции, вторник — семейный выход в кино на утренний сеанс (на 10:30 билеты всего по сто рублей, разве можно этим пренебречь?), среда — покупка провианта на неделю в «Ашане». Собственно, это все. С четверга по воскресенье включительно — свободное время. Нелегко так жить, а что делать?
— По пятницам в театрах представления, — припомнила я. — Предлагаю воспользоваться этим обстоятельством в интересах следствия.
— То есть?
— Приступим к поискам твоего загадочного режиссера.
— Отличная мысль! — Подружка горячо одобрила поступившее предложение и зачем-то взвесила в руке сковороду, на которой собралась жарить омлет.
Ой, остереглась бы я на месте того режиссера встречаться с отвергнутой соискательницей роли!
— И куда пойдем? В какой театр?
— Погоди, я проконсультируюсь со специалистом.
Я сходила в комнату за мобильником, порылась в его телефонной книге и позвонила Жене Хлопониной. Она завзятая театралка. Из тех, кто не только не пропускает ни одного спектакля, но еще и без устали несет в массы благую весть о том, что слухи о смерти театра сильно преувеличены, посредством бесконечных постов в соцсетях. При этом Женя не просто блогер-энтузиаст, но еще и деятельный помощник местной Мельпомены: она успешно подвизается как организатор гастролей молодых полупрофессиональных коллективов и даже умеет находить для них спонсоров. За это в театральных кругах Женю ценят выше, чем любую из прим. И рвут на части, пытаясь привлечь в свою студию и отвратить от чужих. Поэтому у Хлопониной всегда есть контрамарки на все возможные представления, чем я периодически и пользуюсь. Ну не хочется мне покупать билеты за деньги! У Жени я всегда могу их выменять на обещание разместить у себя на страничке анонс или рецензию на спектакль.
— Весь мир театр! — заговорщицким тоном сказала я в трубку вместо банального приветствия.
— А люди в нем — актеры! — точно в тон мне моментально откликнулась собеседница.
— А посему позволь тебя спросить: возможно ли сегодня посетить…
Тут рядом со мной шумно сглотнула Ирка, я посмотрела на нее, поймала завистливый взгляд и осознала, что с Хлопониной на пару бойко шпарю почти шекспировским стихом:
— …такое место, где найти смогу я
Известную и многим дорогую
Актрису старую,
Забыла, как зовут…
— Макарову?
— Да! Точно! Милораду
Петровну! Я была бы очень рада
Ее увидеть и услышать вновь,
Что сцена — ее вечная любовь
И что она все так же помнит тех,
С кем разделяла ранее успех,
Короче, Женя, где ее искать?
— Секунду, посмотрю… Сегодня в пять В Театре Драмы бенефис Трунова…
— А кто это? Мне это имя ново.
— Ну ты даешь! Он с нами третий год!
Приехал из Саратова, живет
В общаге, служит в нашей Драме.
Да ты его видала на экране,
В рекламе ресторана «Эгоист».
— Такой глазастый и худой, как глист?
— Полегче! Он заслуженный артист!
И бенефис его — серьезный повод.
Там будут все…
Тут до меня дошло, что в помещении стало дымно и чадно, как будто это не Иркина кухня, а адская. Я закашлялась и, разгоняя клубы дыма, сквозь который крупными звездами блистали очи впечатленной Ирины Иннокентьевны Максимовой, уже не стихами, а самой что ни на есть грубой прозой рявкнула:
— Омлет горит!
Ирка моргнула, отмерла и кинулась к плите.
— Омлет? — озадаченно повторила Хлопонина в трубке.
— Жека, прости, высокий слог отменяется, поэзия и быт в очередной раз категорически не совместились, — произнесла я скороговоркой. — Найдешь для меня пару билетиков на сегодняшний бенефис этого Врунова?