— Литовец убил мою мать, а все зачем-то говорят, что это сделала Лиляна, — Катарина разводит руками, словно пытаясь самым буквальным образом ухватить мысль. — А почему правду надо было скрывать от
— Всё-таки подставляла, — я торжествующе смотрю на Кристо. — Ладно, она расскажет об этом в свою очередь. Ты продолжай. Катарина задала очень важный и интересный вопрос. В конце концов, ты сам хотел сказать всё, ещё тогда, дома.
Кристо передёргивает плечами и глубже засовывает руки в карманы кожаной куртки на меху. Кажется, на волчьем.
— Я спустился и отрубил ей голову. То есть, сначала я зарубил того мертвеца. А потом... облегчил её мучения.
— Как?
— Отрубил ей голову саблей.
— Голову, — повторяет Катарина. Кажется, именно таких подробностей она не ожидала. — А куда ты её дел?!.
— Ну... Закопал.
— Без отпевания?! — руки сиротки распахиваются ещё шире. Слишком большое знание, верно, крошка?
— Ну, она уже была жрицей, и я подумал, что, наверное... Что их нельзя отпевать, это же язычество и... Мы её закопали. С Адомасом. В огороде. Она была жрицей именно... местного идола. Кто бы он ни был.
Катарина смотрит на Кристо во все глаза, и я замечаю, что она без линз: глаза у них сейчас совсем одинаковые, яростно-голубые даже в таком тусклом свете. Только у Кристо из-за насупленных бровей кажутся немного темнее.
— Всё, — после паузы говорит «волк».
— Не всё, — я поднимаю руку, как в школе. — Теперь то, что секрет для меня. Есть такой.
— А, — помолчав, говорит Кристо. — Этот. Я думал, ты уже догадалась.
— Мне надо, чтобы сказал ты.
— Я попросил тебя. Я выкупил своим... служением твою честь.
— Он сейчас о чём? — уточняет Ринка. Её руки по прежнему разведены.
— Кристо согласился дать присягу императору... и привязать себя узами крови... в обмен на то, что Батори откажется от меня. Не сделает своей любовницей. Как бы я сама этого ни хотела.
— Ты хотела стать, э,
— Первая любовь бывает очень странной штукой.
— О, да, — с чувством произносит сиротка. — И, раз уж мы об этом заговорили, я люблю Кристо.
— Кристо?!
— Что?! — наши восклицания сливаются.
— Да, а что такое? И, знаешь что, раз уж вы разводитесь, я не прочь быть его следующей женой. Я уж точно подхожу ему больше тебя. Я не исчезаю неизвестно куда, не обжимаюсь с посторонними мужиками и могу родить ему ребёнка.
— Стоп, подожди, — я хватаюсь за голову. Иначе она просто разлетится. — Я не обжимаюсь... Он же твой брат!.. И с чего ты взяла, что мы разводимся?! Кристо, я ни с кем не обжимаюсь!
— Да я сама видела, как ты сидела у чёртова Хуньяди на коленях. Я подглядывала!
— Кристо, всё было не так, как выглядело!
— Расскажешь, когда будет твоя очередь. Сейчас очередь Ринки.
— Она сидела на коленях у императора, он её обнимал, я сама видела!
— Это неважно. Повтори. Ты думаешь, что я на тебе женюсь?
— А почему нет? Сто лет назад много кто женился на троюродных сёстрах. И ничего! Слушай, у нас же с тобой здорово ладится. И я могу родить ребёнка!
— Ты что, думаешь, я развожусь с Лиляной, потому что мы с ней не можем рожать детей? Ринка, дело совсем не в этом. И вообще, если я развожусь, это не значит, что немедленно женюсь на ком-то ещё. Тем более... ты же девчонка совсем!
— Ты со мной разводишься?!.
Пока мы смотрим друг на друга, в башне успевает утихнуть эхо.
— Я, наверное, должен был сказать, когда была моя очередь...
— Да, наверное.
Ты же всё равно знала, Лиляна. Всё равно знала, что так будет.
— Ребята, знаете что... Спустимся в кухню. Выпьем кофе, прежде чем продолжить. Ладно?
Лестница гудит под нашими шагами; гул заполняет всю башню.
В кухне пусто. Печь — как обычно — тёплая. Я неловко раздуваю угли, пока не занимаются подложенные щепки. Пристраиваю сразу две джезвы с кофе. Одна старая, медная, чеканная, с какой-то жанровой картинкой на боку, а другая — эмалированная, в голубых незабудках.
— Не глядите, садитесь... гости дорогие, — как можно небрежней говорю я. Кристо с сироткой опускаются на стулья так резко, будто их толкнули. Я подкидываю ещё несколько щепок и решаюсь.
— Ринка, ты не просто так перестала на меня злиться. Кристо... Ладно, тебе потом. Катарина, ты помнишь, как ты увидела у меня в руке локон матери и рассвирепела?
— Ну... А что? Это были не её волосы? Ты тогда соврала?
— Нет, отчего же. Локон Люции Шерифович. Когда ты пыталась вытянуть его из моей руки, тебе на пальцы соскользнул мой браслет. В результате ты продёрнула локон сквозь него. Подожди...
Щепки прогорают очень быстро, но в ящике для дров, кроме них, ничего нет, так что я быстро засовываю в гаснущий огонь ещё несколько.
— И что?
— Ничего. Ты выполнила ритуал. Разорвала узы крови. Вот почему ты больше не кипишь. Теперь ты, Кристо...
— Но я же ничего не почувствовала! — прямо кричит сиротка.
— Ну, это вроде того как стать взрослой. Тебе выдают паспорт и говорят «поздравляю». А ты не чувствуешь ни-че-го.