Цыганские сказания (СИ)

Сиротка открывает рот, чтобы сказать что-то, но вдруг издаёт какой-то короткий, хриплый звук и выбегает из кухни. Я по топоту слышу, что она бежит в сторону ванной, и даже знаю, зачем. Оплакивать свою первую любовь. Как и я когда-то. От одного воспоминания до сих пор сжимает горло, и голос звучит придушенно:

— Я думала, после того, как мы все скажем правду... наконец-то... всё станет просто. А теперь...

Кристо отнимает руки от лица, чтобы поглядеть на меня. В уголках губ — такая знакомая улыбка; а потом она вдруг ширится и взблескивает белым — зубами.

— А всё просто, Лиляна. Всё просто.

***

Говорят, что под Соколовом молодые цыгане устроили на новоселье танцы. Поставили патефон, пластинки завели модные и стали джаз танцевать. Все по парам, а одна девчонка нос задирает: мол, парни-то неказистые все, не про их честь она здесь. Ей тут, дескать, только Святой Вацлав годится, потому как он князь, а она — королевна! Схватила со стены икону и давай с ней отплясывать. Встала передохнуть, а у неё ноги к полу приросли, и руки — к иконе. Бедолажка кричит от ужаса. Её тянули, толкали, у неё даже кости затрещали. Рубили доски вокруг топором — из досок кровь брызнула. Отступились. Бедняжка стоит, изнемогает. Руки устали, ноги устали, отойти охота, и ничего не сделаешь.

А по улице гнал вола парень в куртке на волчьем меху. Смотрит, цыгане голосят, одни рыдают, другие молятся.

— Чего убиваетесь, цыгане?

Рассказали ему о горе. Он вошёл в дом, кнутом девушки коснулся, и у той сразу икона из рук выпала, и сама она упала и чувств лишилась. Парень водки выпил и дальше пошёл.

Объясняют, что девушку покарал за кощунство Святой Вацлав, а вступился за неё сам Святой Георгий: он любит цыган.

Глава XXII. «Ветер любит волю, всего сильнее в поле». Цыганская народная пословица

В кабинете у Батори всё совершенно так, как обычно. Даже коса Люции Шерифович разметалась по столу. Ладислав, весь в чёрном — тоже совершенно как обычно — уже сел в одно из кресел. Я занимать другое не спешу.

— Откуда я знаю, что говорю сейчас с настоящим императором?

— Лиляна, подозревать можно и сидя, слово дворянина. Только, конечно, недурно было бы сказать, что именно ты подозреваешь. Что я морок? — Ловаш выгибает бровь, не скрывая усмешки.

— Я сегодня в кабинет зашла... А там все вещи переложены. Спрашиваю секретаря, кто их переложил, он говорит: «Вы...». Я было спорить, а он опять: «Это вы переложили... Все видели вчера, как вы работаете». И действительно, смотрю — я на днях указ подписала. О занятиях рукопашным боем для «волчиц». Ёж ежович, Ловаш, я могу понять, зачем двойник императору... Но мне-то, мне-то зачем? — я, наконец, опускаюсь в кресло.

— А вы думали, что так незаменимы? — язвит Ладислав.

— Лаци, не надо, — Батори встаёт, чтобы обойти стол и остановиться возле меня. От него, как всегда, слабо пахнет духами. Кажется, он единственный изо всех известных мне вампиров использует парфюм. — Вот как раз такому императору, как Ловаш Батори, двойник, милая Лиляна, не нужен. Даже наоборот. Потому что, не дай Боже, его прилюдно убьют. Преступить клятву другие вампиры, конечно, не смогут, но определённые волнения начнутся. Ловаш Батори должен быть неуязвим каждую секунду. Даже на смотре талантов среди учащихся младших классов. Если император присутствует — то присутствует, и никак иначе. Так вот, Лилике. Такую же панику, как убийство моего двойника, несомненно, вызовут слухи о вашем исчезновении. А у вас есть такая привычка — исчезать. Вероятно, мне просто надо с этим смириться. Правда же, Лаци?

Тот нервно передёргивает плечами.

Дверь открывается, и секретарь Ловаша вкатывает столик с кофе и пирожными. Моими любимыми, со взбитыми сливками и кусочками фруктов. Батори ждёт, пока секретарь, откланявшись, не закроет за собой дверь, и сам — как всегда — наливает мне кофе и сливки.

— Конечно, я был бы очень рад, если бы вы, Лилике, давали знак, следует вас ждать или выручать. Что-нибудь вроде записки, которую вы пытались передать мужу в торговом центре. Кстати, примите моё искренне восхищение тем, как вы с Катариной провели операцию по задержанию членов ордена. Правда же, Лаци?

— Если бы не курсантка Рац, нашу Лилике растерзали бы на части. Так что я не очень восхищён, — сухо отзывается Тот.

— Неопытность, и только. Уже через двадцать-тридцать минут Лилиана взяла ситуацию под контроль. И, кстати, держала её под контролем всё время, что мы хлопали ушами. Нам пора это признать, милый Лаци. И наконец помириться. Давайте, дети, подайте друг другу руки.

— Не сейчас, — говорю я, даже не притрагиваясь к пирожному, заботливо пододвинутому ко мне императором. — Нам троим надо поговорить.

Не знаю, в какой момент я стала настолько уверенной в себе. Наверное, в тот миг, когда, вновь усевшись за бюро в усадьбе Твардовских, поняла, что хочу записать за ним, и пододвинула к себе белый лист — гладкий, безмятежный, с легчайшим восковым оттенком.

— Какие-то новые проблемы?