Тульпа

Вот так всегда и бывает, – с досадой подумал КуДзу. – По традиции петь на карнавале разрешено что угодно, а фактически в динамики и на экран караоке вываливают лишь самую низкопробную идеологическую гнусь. Но ведь поют же, и с удовольствием! На халяву – почему бы не спеть! Еще и вспоминать будут весь год свой бесстрашный демарш, восхищаясь собственным мужеством. Надо же было такое придумать – чтобы люди добровольно пели дифирамбы системе, считая это бунтом против нее. Разрешенным бунтом, естественно, в строго очерченных рамках.

Колонна прошла мимо, и КуДзу смог, наконец, пойти дальше, радуясь, что эта пытка закончилась. Добравшись до дивана, он провалился в сумеречное состояние полусна-полубодрствования, промучившее его до самого утра.

карнавал, утро

Проснулся он совершенно разбитым, в голове была лишь зияющая пустота. КуДзу замер, не решаясь пошевелиться. Где-то в глубине еще жила слабая надежда, что, вспомнив свой сон, он получит хоть какую-то подсказку. Снов было несколько, но все они бесследно прошли сквозь сознание, как туман сквозь пальцы. Вспомнить удалось лишь один случайный обрывок.

Ему снилась Маша, такая близкая и волнующая. КуДзу осторожно убрал прядку, упавшую ей на глаза; она проснулась и улыбнулась ему безмятежной утренней улыбкой. На кровати между ними сопел маленький Пашка – еще совсем крохотный, розовощекий, со вздернутым носиком и пухлыми ручками. От этих воспоминаний становилось теплее, хотелось забыть все и провалиться обратно, в страну грез и сновидений. КуДзу судорожно старался продлить промелькнувшее ощущение тепла и счастья, но милые образы уже выцветали, призрачный мир таял, отравленный неизбежностью возвращения в жестокую явь.

КуДзу стряхнул с себя одеяло, медленно, будто преодолевая сопротивление, поднялся и с полузакрытыми глазами поплелся в санузел. Способность хоть как-то соображать вернулась к нему лишь после чашки кофе. Он вспомнил все – и понимание не принесло ему радости. Пашку срочно надо было спасать, но никаких идей в голову не приходило. Вернее, одна идея была там с самого начала; но вспоминать о ней не хотелось. Ее КуДзу берег на крайний случай.

Он подошел к экранам и проверил систему наблюдения – ничего подозрительного поблизости не происходило. Запросил трекинг Пашкиного браслета и невольно чертыхнулся – в Луна-парке парня не было. Судя по координатам, Пашка сейчас подходил к лицею.

КуДзу упал в кресло, не зная, что предпринять. Тайно пробраться на территорию детского учреждения невозможно, это все знают. Взломать систему защиты он бы еще смог; но вот замести следы – это уже нереально. Там работают несколько независимых сетей слежения от разных министерств, и сходятся они лишь на самом верхнем уровне, в системе big data.

Вариантов не было; похоже, настал тот самый крайний случай. Надо было идти к Маше.

СЕРФЕР, город

15 лет 25 дней, день

Танька сидела на третьей парте; Серфер смотрел на нее с камчатки соседнего ряда. Ее густые темные волосы были небрежно собраны в хвост, открывая нежное ушко и тонкую шею. Прямая спина, узкая талия, коленки, нахально торчащие из-под короткой юбки – она казалась Серферу идеальной. Если все же собрать ее тульпу – что он мог бы исправить? Да ничего, пожалуй. Разве что убрал бы родинку с шеи – и то лишь потому, что сама Танька постоянно пыталась спрятать это смешное пятнышко. Но это, конечно, была бы уже не Танька.

А ты смог бы их различить? – спросил он себя. И честно ответил, – нет, не смог бы. Если только по этой родинке. Все, что так нравится ему в Таньке – это созданный им же идеализированный образ; но что он знает о ней? О том, что называют красивыми словами «внутренний мир»? Кодекс общения с детства осложнял отношения мальчиков с девочками, удерживая их на предписанной дистанции. И если честно разобраться – многое из того, что, как ему кажется, он знает о Таньке, не имеет отношения к реальности. Все это придумал он сам; придумал и поверил. Зато база действительно знает о ней все, тут и сравнивать нечего. День и ночь.

Да и Танька тоже наверняка не смогла бы отличить его от тульпы; тут они квиты. Говорят, у женщин эмпатия развита лучше. Но когда он общался с тульпой отца, эта эмпатия хлестала у него через край – куда уж больше!

Интересно, а если бы его тульпа могла встретиться с Танькиной – у них бы что-то получилось? Если дать им бесконечную жизнь… Ага, и бесконечные патроны! – он попытался шуткой отогнать пугающую мысль, но ничего не вышло. – Нет, правда – если не выключать комплекс, их тульпы, наверное, идеально подошли бы друг другу. Была бы у них и любовь, и семья, и работа по душе, и дети, и внуки… Вот только в реале у него ничего не получится, потому что он всегда все портит. Реал ведь тем и отличается, что в нем все поступки необратимы, что ничего сделанного уже не вернешь обратно. А он, возможно, уже непоправимо испортил себе жизнь.