Тульпа

– В старой философии существование другого обосновывалось дополнительной сложностью. То есть из общения с другим я могу получить новую информацию, которую не смог бы извлечь из собственных ресурсов. Доказательство и тогда было довольно хлипким, а с приходом компьютерной эры оно окончательно потеряло смысл. Единственное, что у нас осталось – вера «по аналогии». У меня есть мозг со всеми его электрохимическими процессами, и я переживаю внутри себя чувства и мысли, осознаю себя. У тебя практически такой же мозг с практически теми же процессами. Мы похожие физически существа, рожденные в одном физическом мире, с детства воспитанные в одной культуре, обусловленной одними и теми же физиологическими потребностями и ограничениями. Именно это тотальное сходство всего нашего внешнего позволяет сделать вывод и о сходстве нашего внутреннего. Поскольку ты похож на меня по всем параметрам, доступным внешнему наблюдению, я признаю тебя независимым субъектом внутренних переживаний. Точно таким же, как и я сам. Понятно, что о строгости доказательств тут говорить не приходится; но других подходов у нас просто нет.

Серфер понял, куда клонит отец, и захотел перевести разговор на более практическую тему.

– А у тульпы…

– Да! – перебил его ПалСаныч. – Ты же понимаешь, что программа работает на принципиально иной материальной платформе. Поэтому наша аналогия здесь неприменима. Я не могу сказать, что тульпа подобна мне, а значит, не могу по аналогии признать ее полноценным субъектом осознания и переживания. Чем сильнее различие нашей материальной базы, тем меньше вероятность, что столь разные фундаменты увенчаются одинаковой надстройкой. А в случае с тульпой, я уверен, этой вероятностью можно смело пренебречь.

Такой вывод противоречил всем ощущениям Серфера. Общаясь с отцом, он ясно чувствовал то самое подобие, которое объединяет всех людей во взаимном признании. Он возразил:

– Но если нельзя исключить такую возможность, то как же можно ее отрицать?

ПалСаныч резко подался вперед и даже слегка прихлопнул ладонью по столу.

– Можно! Потому что здесь уже не философия, но психология. Людям всегда было свойственно подыскивать рациональные аргументы для доказательства идей, обусловленных отнюдь не рационально.

– Не понимаю, – признался Серфер.

– Это рудименты магического мышления, – пояснил ПалСаныч. – Люди ведь все еще верят в приметы, табу, вудуизм, анимизм, антропоморфизм и прочую эзотерику. Хотя не признаются в этом даже себе. Но они до сих пор продолжают одушествлять домашних животных, автомобили, корабли. А теперь еще и программы. Заблуждение о самоосознании искусственного интеллекта как раз и есть следствие его антропоморфизма, того самого, идущего из детства одушевления. Столь же безосновательного, как, например, одушевление домашней кошки или реки за окном.

– Не согласен! – возразил Серфер. – Я, например, точно ничего не одушествляю.

– А домашние животные у тебя есть?

– Нет.

– Вот видишь. У тебя нет ни любимых питомцев, ни знаний по истории вопроса. Поэтому лучше просто послушай.

– Хорошо, – кивнул Серфер.

– Ты знаешь, что члены изолированных племен часто запрещали этнографам рисовать и фотографировать себя? На полном серьезе запрещали, иногда даже до смертоубийства доходило.

Серфер снова кивнул:

– Знаю, в лицее рассказывали. Но это же дикари, у них такие верования. А у нас давно уже все по-другому.

– Ладно, возьмем более близкий пример. В двадцатом веке Япония совершила мощнейший технологический прорыв, настоящее экономическое чудо. Весь мир смотрел тогда на страну восходящего солнца, перенимая передовые технологии организации и управления. И была там одна интересная находка – в релаксационном зале компании ставили резиновый манекен, точную копию босса. А рядом клали бейсбольную биту. Чтобы все обиженные не копили злость и раздражение, а сразу же шли и разряжали его на резиновой кукле. И это реально помогало, производительность труда росла. Но только эта практика все равно не распространилась; более того, ее быстро свернули и в самой Японии.

– Почему? – спросил Серфер.

– Боссам это очень не понравилось. Неосознаваемая вера в вудуизм, я полагаю. Ничего не могли с собой поделать. Или другой пример. На ранних стадиях компьютеризации у жестоких компьютерных игр была такая опция – возможность заменять лица уничтожаемых врагов фотографиями реальных людей. И эту практику тоже прикрыли, причем задолго до того, как жестокие игры были запрещены. Хотя с рациональной точки зрения никакого вреда при этом никому не наносилось. Но с магической точки зрения все было совсем иначе – каждая пуля в игре была иглой, вгоняемой в куклу вуду.

ПалСаныч остановился, ожидая возражений. Но Серфер молчал, и он продолжил: