Тульские метки

Притчей во языцех стали концовки фельетонов.

Прорва здесь ремесленничества.

Особенно распространена концовка-апелляция к вышестоящим инстанциям, долженствующим навести порядок. И начинается это концовка словами «До каких пор?»

Плохо.

Это понимают в областных газетах.

Понимают в центральных.

Очень часты концовки: «Куда смотрит комсомол?», «Куда смотрит прокуратура?», «Ау, милиция, отзовись!», «Мы надеемся, что конец припишет прокуратура»…

Это непростительный шаблон.

Правомерен ли в фельетоне вымысел?

Скажем, в языке?

Если вы уверены, что в данной ситуации герой может так сказать, приписывайте смело ему эти слова.

Один фельетонист был на Кавказе, вернулся из командировки. Отписался. Напечатал.

Скоро приехал герой с кинжалом на боку до пят, разыскал своего «благодетеля»:

– Слюши, кацо, когда ти бил у мне, разве я бил на папах? Я бил бэз папах! Ти писал – я бил на папах. Вот я срэжу твои голова – ти тожэ сразу будэш бэз папах!

Как видите, и детали дорого стоят. В обращении с ними нужно быть внимательным.

Но это редкий случай.

В описании природы, вещей, места действия, одежды героя можно не бояться вымысла.

Разумеется, он не должен выходить за пределы.

Допустим, вы не запомнили, в каких туфлях, чёрных или жёлтых, был герой. Не убивайтесь.

Если герой жулик – покажите нам жулика.

Читателям неважно, в каких он туфлях.

Да и герою тоже.

24 марта Три желания Хрущёва

Я снова у мамы в Нижнедевицке.

На один день вырвался Григорий со своих воронежских курсов.

– Ма! Отчитайтесь, – присмехнулся он, – что купили на мою десятку к Восьмому марту?

– Чайник.

Привёз Гриша анекдотец.

– Ты знаешь, – спрашивает меня, – какие три желания не успел выполнить Хрущёв, как слетел с генсековского насеста?

– Скажешь… Буду знать.

– Не сблизил потолок с полом, не выдал замуж Загладу[60] и не посеял кукурузу на Луне.

25 марта Перед дипломом

Я подсел к маме на койке в кухоньке. Мама ещё лежала.

– Ма! У Вас вон на окошке стоит цветок. Как его зовут?

– Кто звёздочкой, а кто дурочкой.

– Почему?

– А цветёт он всё время. Дурочки всегда цветут!

– Ма… Раньше я не замечал, что лежите Вы как-то странновато. Ноги не выше ль головы? Сидя лежите?

– Да почти…

– И чего так?

– Да сетка забастувала подо мной. Обленилась вся… Провисла чуть не до полу.

– Это исправимо.

В сарае я нашёл моток проволоки, схватил койку с боков. Сетка уже не так сильно провисала.

– А лучше и не треба, – сказала мама. – По науке в самый раз.

– Это ещё какая наука?

– У меня заниженное давление. И врачица подсоветовала на ночь шо-нэбудь класть под ноги, шоб они булы каплюшку повыше головы. Сетка раньче меня сообразила, провисла и ничо не трэба кидать под ноги.

– Гм… А Вы помните, как я в первом классе учил Вас грамоте?

– Я щэ трошки поучилась бы…

– Так будем учиться?

– Буду. Читать я хочу… Писать тебе письма сама хочу…

– Ну, – подал я ей газету, – почитайте заголовки покрупней.

Мама засмеялась и в испуге сжалась. Глянула ещё раз на газету, зарделась и отвернулась.

– Ну чего же Вы?

– Буквы я прочитаю… А как сложить их в слово? Не получается…Чудное слово у меня выходить и сказать стыдно. Було б мало буквив, я б сложила… А так… Они у меня не укладываются вместе…

– В одно слово?

– Ну да…

– Уложим! Вот пойду куплю букварь и будем учиться!

Я сбегал вниз, в центр села. В книжный магазин.

Букварей не было.

В грусти возвращаюсь.

И вижу: два чумазика барбарисничают у нас.

В кухоньке на столе наше сало, их четвертинка.

Мама старательно подживляет аликов:

– Йижьте сало! Шо ж вы даже не попробовали?

Питухи оказались вежливыми. Пригласили меня выпить с ними.

– Мне врачи не велят! – холодно буркнул я и прошёл в другую комнатку.

Политруки[61] тут же и убрались.

– Ма! Это что за пиянисты были?

– Та я откуда знаю? Прости люды… Шли мимо, стучат в окно: «Не найдётся ли пустого стаканчика?» Я и кажу: «Та шо ж вы навстоячки да на улице? Заходьте у хату».

– Молодцы!

– Та хай выпьють! Шо мне стола жалко? Сала подала…

– Доброта хороша. Да не к алкашам!.. Ну да ладно. Проехали… Забыли… В книжном нет букварей. Но учиться мы всё равно будем!

– Будэмо, – подтвердила мама. – Читать я люблю. Як две-три буквы – учитаю слово. А як нацеплялась их цила шайка – я сразу и не скажу слово. Если перечитаю по одной буквушке… Цэ довго…

– Словом, надо учиться. Когда начнём?

– Тилько не зараз. Зараз холодно. И я ничо не запомню. Та и зараз некогда. Вот посадим картошку… Будэ тепло… Вот тоди и засядэмо мы с Толенькой за учёбищу… Та я, сынок, и сама занимаюсь. Я тоби зараз покажу, шо я за зиму написала…

Из ящичка в столе она достала измятый листок и подала мне:

– Сама писала. Безо всякой чужой всепомощи. Особо я люблю писать слово часнок…

Чеснок – шесть ног…

2 апреля Ритуал

Часов в одиннадцать прибежал Дмитрий.

– Ма! Картошки пожарьте! Ко мне приехала шишка из области.

Мама отмахивается:

– Не-е! Та ну их с этими шишками!

– Ну что вы!? Будут я, Иван Семёнович и он. Какой он там шишкарь! Как я. Только инженер в управлении. Горюче-смазочное надо зажевать картошкой.

Мама жарит, и Дмитрий вприбег уносит картошку.

Пить будут в кабинете директора.