Тульские метки

Как-то взял он её паспорт, покачал на ладошке и кисло буркнул:

– Отнести в загс, что ли?

– Может, и отнеси.

Настал день расписки.

– Ну что, – говорит Вовик, – не передумала? Расписываемся?

– Можно и расписаться. Ну, поехали. Фамилию себе я оставляю свою. Ты – Дементьев, я – Гуркова.

– Ладно.

Валя не в восторге от своего Вовика. Со смехом вздыхает:

– Известно, «что у женщины на уме, не выдержит ни один кошелёк». Как бы мне найти трёх любовников? С одним – в кино, в театры. Со вторым – в ресторан. С третьим – по магазинам. У одного на всё кармана не хватит.

Сидя за машинкой, она поднимает юбку выше комбинации:

– Ну как? Идёт?

– Очень.

– Завтра надену самую красивую комбинацию.

Вошла Марго. Сегодня вернулась со вступительного четвёртого провала в театральный институт. Хвастается своим нарядом. Расстёгивает молнию на сарафане от подмышки до бедра. Наклоняется. На миг тоскливо выглянул из подмышки унылый дряблый сосок, затем промелькнула sosкочившая с него красная сбруя:[148]

– Ну что, Санчо, сразу яйца в узел?[149] Классман? Смерть птенцу![150] То-то ж! Ты уже соблазнился?

– С чего бы это? Ну нафига матросу фантик? Меня всякой всячиной не расколешь.

– Дуб-барь! Это тебе не фонарь бубновый.[151] Это девичья непорочная гордая грудь! Литавры орденоносные! А ты про всякую всячину… Эх!.. Я вижу, ты взял к себе в отдел новенького? Ну так когда мы обмоем твоего Балюбаша?

– По-моему, он прекрасно моется и без твоей помощи.

Вбежала Валина дочка Оля. Ей четыре года. Она садится за машинку. Стучит и допытывается:

– Ма! А мне денюшку на мороженьку дадут?

– Обязательно! Знай печатай! Зарабатывай на своё мороженое.

Прибежала Маркова. Месяц болела, но, увы, уцелела. Розовая, как девочка. А говорили, что у неё движок (сердце) барахлит.

Хвалится:

– Я кровохлёбкой стала. В меня влили три литра чужой крови!

Со всеми она старается быть доброй. Всем подряд суёт руку. Меня держала за запястье и кудахтала:

– Что так быстро из отпуска?

– Время.

19 августа В москве

На проходящий билетов нет в кассе. Скачу в Москву «пассажиром на общественных началах».

Наскочил на ревизора.[152]

Ах-ах… Пять рублей мах!

День неожиданных встреч.

Вхожу в метро. Кто-то кладёт мне руку на плечо. Поворачиваюсь – Славка Аникеев! Лискинский земеля! Начинали с ним в «Молодом коммунаре». Потом он уехал собкором «Советской России» по Дальнему Востоку.

Едем в редакцию «Советской России».

И в коридоре сталкиваюсь я с Николаем Каменским.

– Коля! – кричу. – Обнимемся с разбегу, что ли!

В ЦК комсомола он приехал на утверждение его редактором чувашской республиканской газеты «Молодой коммунист».

Поехали втроём на «Динамо». Поорали всласть за динамовца Маслова, обладателя крокодильского приза «Железная нога». За пятнадцать секунд до окончания кубкового матча забил победный год торпедовцам.

После футбола Слава удалился по своим делам.

А мы с Каменским затесались в ресторан «Минск».

Не обошлось без чепе. Спьяну Николка цапнул в гостинице ключи не от своего номера.

– Отдавай! – требует дежурный.

– Щас! – и шварк ключи в форточку.

А за форточкой уже ночь. И очень даже глубокая.

Дежурный вмазал оплеушину Коле. Коля – дежурному.

Я сунул между злыми кулаками портфель.

Тем и погасил рубиловку.[153]

22 августа Завидки

Сегодня вышел ясногорский номер.

Я подготовил один три страницы.

Чубарова это взбеленило. Что делает матушка зависть!

– Тола! То ты выдаёшь уголок юмора из сортира!..

– Не греми крышкой. А то на гривку упадёт кулачок.

– Да, у тебя называется «Уголок юмора и сатиры «Пардон». А я по-своему кручу. И почему «Пардон»? Герои этого уголка – сволота. И почему перед нею надо извиняться? Не понимаю. Так и не понимаю твои сегодняшние три страницы.

– Завидки скребут?

– Чего б я завидовал гэ?

– Что конкретно тебя не устраивает?

– Ну-у…

– И всё? Кто больше тебя поставляет этого гэ? Тебе не гадко за твои детские статьи-болтушки «Пызали-мызали», «Босиком по Млечному Пути»?

– Как ты не хочешь понять!? Одному физически невозможно сделать номер. Тут целые бригады едут! В поту выкладываются! А ты – один!

– Это и всё моё преступление? Можно выехать десятью бригадами! Крепенько проштудировать градус на крепость[154] на природе да подавить под кустами блох[155] и ни строчки не привезти.

– Гм… Это может быть и так. Только и у Смирновой к тебе по этому номеру свои существенные претензии. Готовит о тебе оплеушину на доску «Тяп-ляп». На машинку уже кинула тебе отлуп.

Я глянул этот отлуп.

– Валь! – говорю Смирновой. – Не позорься. Не выставляй себя тупарихой. Ты на доску «Тяп-ляп» тащишь не меня, а самого товарисча Маяковского!

– А никакой Маяк мне не указ!

– В шапку всего разворота я взял строку Маяковского

«У меня в душе ни одного седого волоса»!

– И что хорошего? Прикажешь брить душу? Волосы растут только на голове, под мышками…

– И ещё в трусах. На лобке. Что про это молчишь, как клара целкин? Взята строка из поэмы «Облако в штанах»…

– Мне нет дела в чём там облако. В штанах или в трусах. И твоя шапка-тюбетейка будет на доске «Тяп-ляп»!