Тульские метки

Дома я в грусти долго рассматривал нашу фотографию. Коля справа. Когда был сделал снимок, было ещё два обкома комсомола. Сельский и промышленный.

5 апреля

Сегодня в школе комсомольских репортёров я веду занятие. Тема – «Фельетон в газете».

Я очень волновался.

Кажется, впервые выступал с трибуны.

Трибуна высокая.

Поставил локоть на трибуну, подпёр щёку кулаком и два с половиной часа молотил без бумажки. И без перерыва.

Были записки. Одна девушка спросила:

«Есть ли у вас любимая, которая поможет вам перейти Рубикон?»

– Нет. Может, попытаетесь вы?

Ответственная за школу репортёров Смирнова похвалила моё усердие:

– Честно заработал десятку. Все халтурили. Ты один исключение. Тот же Кузнецов брал большими зубами и секснюансами. Всякие там свои горячие истории плёл… А ты серьёзен был, основателен и убедителен.

6 апреля Толкач

В редакции рубашечный бум.

Пьяненький карлуша Боря-фотограф мне велит:

– Принеси завтра двадцать пять рэ и ты будешь щеголять в нейлоне! Завтра я еду на склад за рубахами для мужиков всей нашей конторы. В магазине не достать нейлонки. Можно пока только на складе и с чёрного входа. Боря-фотограф – стучит себя в тоскливую грудь, – знает все ходы и выходы! Вот принёс бухгалтеру Тоне счёт на 850 рублей. На рубахи для всех! Только протолкнуть! Вот как надо делать родные деньги! У меня нет ни одной стабильной копейки. Я сижу на гонорее…[142]

Этот Боря удивительный толкач. Наш пострел может всё! Он даже пробился в отцы тульской милицейской дубинки! На нём впервые в Туле милиция успешно испробовала резиновую дубинку. В милицейские анналы он занесён как испытатель, родоначальник первых ударов демократизатором. Не там стал переходить улицу. Ему подали персональный свисток.[143] Вульгарно отмахнулся. По пьяни ещё и нахамил и в ответ получил первые в истории Тулы удары резиновой дубинкой. И выбился в заслуженные испытатели.

10 апреля, понедельник

Маркова рвёт и мечет красную икру баночками.

– Что за газету в свет я подписала в субботу!? Чубаров в своей статье нагородил, что Марьянович поёт на югославском языке! Может, на американском? Нет же такого – югославского. Есть сербохорватский. Поэт Ходулин уверяет, что Гарсиа Лорка родился в 1899, а не в 1898-ом, умер в 1963. Точная дата его смерти – 19 августа 1936 года. Поэтессу Юлию Друнину сделали мужчиной. Юлий Друнин! Ужас! И куда смотрел тот же Павленко?

– В субботу он был хорош! – подсказал кто-то.

– А когда он плохой был? Тяп да ляп – вышла телега! Иэх!!!

11 апреля Плакат

Делаю плакат для Вторчермета. Осталось отпечатать.

Лечу на поклон к мастеру печатного цеха. К рыжему бабнику Юрке. Умоляю:

– Всё упёрлось в тебя. Если завтра я не принесу готовый плакат, велено не приходить.

А ты не ходи завтра на работу. Послезавтра пойдёшь.

– Яйца дверью отдавят!

– Не давайся! Держись за воздух, а я буду держаться за тебя. Так и отобьёмся.

– Да мне не твоя отбивка нужна. Мне плакат надо срочно отпечатать.

– Тогда… Я люблю так. Ты уважь меня, а я тебя уж уважу. Ты меня заинтересуй.

– Три рэ хватит? На бутылку?

– Я не пью. Я одну граммулку глотну винца – и, как говорит мой маленький сын, уже пьянутый.

– Ну… Субсидирую хороший домашний обед?

Он крутит носом.

Я отмахнулся:

– Не хочешь кулеш – ничего не ешь! Без тебя отпечатают!

За плакат причитается приличная сумма.

Выписать всю на себя – пойдёт в конторе чёрная болтовня, что да почему, суды-пересуды.

И тогда я сказал редакционному художнику. Сидит он рядом со мной (три стола сдвинуты, его слева):

– Валер, сколько стоит твой автограф?

– Он с лукавинкой улыбнулся:

– Я и не знаю, во сколько оценить.

– Не хочешь ли ты сказать, что он бесценен? Красная цена – три дуба наличными. Сегодня ты их получишь. Я сделал плакат, одному всё выписать в ведомости неудобно. Часть я выпишу на тебя. Ты оставляешь в ведомости свой автограф, а в своём кармане три рэ. Остальное мне.

– Идёт!

Павленко просит пятнадцать копеек на вино.

– Откуда!

– У-у, подпольный миллионер!

– Не огорчайся! Зато у тебя глотка миллиардера.

Тут же стоит и Шакалинис. Его забирают на учения в армию. Просит два дуба на обмывку. Даю три.

Павленко:

– А мне не дал пятнадцать копеек.

– Для меня оскорбителен копеечный торг. Меньше трёх рэ не даю.

12 апреля

Утро. Иду по коридору. Дверь в секретариат нараспах.

Слышу: в секретариате у завтрашнего разворота Чубаров улюлюкает в адрес моего «Родника»:

– Хоть и авторский материал, но так нельзя. «Я», «мне», «меня»… Вчера я дежурил, начитался…

Я вхожу в секретариат и спрашиваю:

– Ну… Кто тут распинается?

– Что это такое? – взвизгивает Чуб.

– Это написано на русском, а не на твоём югославском, который ты открыл в субботу.

– Это деревенщина!

– Сам ты потёмкинская деревня.

Думал, на планёрке он станет говорить.

Струсил.

На мой вопрос о дежурстве Чуб буркнул:

– Всё нормально.

13 апреля Траур Чубарова

Идёт в нашей газете мой рассказ «Как вернуть утраченную любовь». Вчера Маркова выбросила последнее предложение «Я не вешаю носа и держу хвост пистолетом».