– Мне стыдно частенько видеть вас на взводе. Володя, это последнее, но не китайское предупреждение.
Павленко занял у кого-то рубль десять и вспрыснул китайское предупреждение:
– Ругался, ругался я и целый день не пил. Голоса нет. Разве это допустимо? Ну как тут бросить пить?
Не хочу!
Сегодня День военный.
С утра все мужики приказом получили по пять дублонов.
– Несправедливая эта уравниловка, – сказал Володя Кузнецов. – Салаги, которые не сидели на губе, не давили клопов, не знали вздрочек за опоздания с сезонов любви,[138]
тоже отхватили по пескарю.[139] Я вон сорок дней на губе отстрадал, моряк Шакал – тридцать.Вскоре Володя обходил все кабинеты с шапкой:
– Жалуйте в фонд попойки по два рубля!
Жалуем.
Как только притащили боекомплект,[140]
Чубаров, Павленко, Носкова стали хлестать тайком в большой комнате, боясь, что прибегут остальные стакановцы. Уже почти ничего не осталось, когда позвали прочих. И каждому из прочего люду досталось кисленького винца лишь пальчика на два в лампадке. Только посмотреть да заплакать.Теперь сам Чубаров пошёл по кругу с чьей-то кепкой.
– Ну, – подходит к Кузнецову, – кидай, Володя!
Кузнецов спокойно, гордо достал рубль:
– Не подумай, что не могу. Не хочу! – и опять же спокойно рвёт рубль на восемь частей и мимо кепки бросает в корзинку у стола.
Марго подобрала кусочки рубля и стала слюной склеивать.
Часа в три ночи Чубарова принёс на плече его верноподданный Кириллов. (Чубаров заведует отделом, Кириллов рядовой литраб этого отдела.)
Чуб был очень хорош. Так невообразимо хорош, что не в силах был лечь на кровать, а потому прикопался на коврике рядом с койкой.
Напротив была дверь на балкон, откуда довольно ретиво сквозил свежий ветерок.
Чуб всю ночь по-собачьи жалобно скулил и всё пытался для согрева укрыться стулом.
И по временам бормотал:
– Акимку[141]
украли… Акимку украли…Псевдоним
Я никак не пойму, ну с чего эта злая квадратно-гнездовая коротышка Носкова точит на меня свои гнилые бивни. Точит и точит. Точит и точит. Уже половину бивней стёрла. Остались через один. А страшуха на отбой всё точит и точит. Точит да точит. Чего надо от меня этой «розовой девочке», которой на пятом десятке очень хочется, чтоб все мужики в редакции величали её именно так?
Не стерпел я, выкинул свою эпиграмму:
Ну сегодня она отыграется! Слопает меня и забудет выплюнуть пуговички.
И вот летучка. Разборка номеров газеты, что вышли за минувшую неделю.
Люси, она же Носкова, дежурный обозреватель.
Сижу. Нос в пол. Жду четвертования. Уж Люси отыграется на моих материалах.
И вдруг слышу:
– Исключение из зелёной скуки sosтавляет статья Мансурова «Хорошо пахать на печи, да круто заворачивать». Подлинная гражданская статья! С перцем, заковыристая. Такие статьи способны делать в газете погоду. Особая вещь! Принципиальная. Мне нравится. Предлагаю на доску лучших материалов. Автора я не знаю. Но, судя по тексту, личность неординарная, талантливая. Побольше бы таких нам новичков. Очень жаль, что я пока не знаю лично автора!
Смирнова – сидела со мной рядом – ядовито хохотнула:
– Ты, Люся, особо не печалься. Автора ты слишком хорошо знаешь! Вот он! – и толк, толк меня в бок.
Носкова вздрогнула. Какой конфуз!
И уже тихо, в растерянности пробормотала:
– И всё равно я от своих слов не отпрыгиваю. Статья хорошая. Сделана интересно… Только… Уж не секрет… Так уж заведено, что мы чаще оцениваем не то, как сделано, а то, кто сделал… Отсюда… При чём тут какой-то Мансуров?
– Просто псевдоним, – подсказал я.
И я впервые оценил практическую ценность псевдонима.
Проводы Кириллова
– Толя, – говорит мне Воскресенский, – ты знаешь, что сегодня в четыре Маркова всех собирает? Внеочередная летучка.
– Серьёзно?
– Персональное дело Кириллова.
Надвигалась попойка.
Всех свищут в большую комнату. Здесь провожали Волкова, Северухину. Сегодня провожаем в Ярославль Кириллова.
На проводины Володя Кузнецов пришёл с бульдогом.
Подвёл к усачу Павленке:
– Ну, сойдитесь, господа хорошие. Кто кого усами перещекочет?
Павленко трухнул и быстро слился с собачьих глаз.
– Зря ты побежал, – выговорил Володька в спину Павленке. – Пёс у меня благородный. Не тронет. Мы с ним даём кроссы по утрам. Вчера пришёл с ним к одной своей кадрессе. А она встретила нас голая. Так пёс засмущался, повернулся и взял к выходу.
Пса Володьке подарила тёща.
И Володька стал сносней относиться к её дочке.
Не хватало стопок. Первыми отдельно выпили женщины. Потом мужчины.
– Дай Бог тебе, Коля, – говорю Кириллову, – чего хочется.
Он рассеянно послушал моё пожелание и пробормотал:
– Старик, было две водки. Одну уже увели.
С проводин я в печали побрёл на курсы.
Шёл ласковый снег.
Мне было грустно.
Вот и не стало Коли Кириллова. На одного хорошего человека обеднела редакция.