Туман

– Я рассчитываю, что с протрезвлением к вам вернётся разум, и вы немедленно исправите свою гнусную глупость, а я постараюсь забыть эту вашу позорную тупую выходку, – заговорила она тем же морозным голосом. – И запомните, что, если с Максимом что-то случится, я буду вырывать из вас куски мяса, пока вы не сдохните. Это не пустая угроза, и отнеситесь к моим словам серьёзно, потому что их произнесла мать, которая сейчас пребывает почти в бешенстве.

Не желая дальше испытывать себя её колючим взглядом, Михаил Анатольевич отвёл глаза в сторону, и неожиданно к нему пришла занятная мысль, которая даже вернула ему самообладание.

– А я-то дурак рассчитывал услышать от вас что-то разумное, – выдал он с завышенным сожалением, протиснулся между двумя женщинами к двери и, заходя в подъезд, прибавил: – Надеюсь, про угрозу все слышали.

Светлана Александровна смотрела на закрывшуюся дверь тем же пронзительным взглядом и ослабила накал в глазах, только когда ней обратился Валентин Владимирович.

– Я завтра перед работой попробую узнать, куда его повезли, и как нам посоветуют действовать дальше, – пообещал он Зиновьевой, придавая своему голосу, уверенность и спокойствие. – У меня есть один знакомый в «органах».

– Спасибо Валя, – устало поблагодарила она и закрыла глаза, готовая расплакаться, но мужественно удержала себя от этой слабости.

– Слава Богу, хоть этот упырь здесь остался, – заявила, незаметно подошедшая к ним, баба Паня, кивнула на освещённые два окна второго этажа и пояснила: – А то ведь, если бы поехал со всеми, то точно бы ещё больше нагадил там.

– Ладно, давайте расходиться, – невзрачным уже и потухшим голосом призвала соседей Светлана Александровна, – всё равно ничего здесь не выстоим.

– А давайте, я у вас посижу, – оживлённо предложила ей Мила, обнимая несчастную мать за плечи. – Чайку попьём. После такого всё равно не уснуть. Поверьте, всё будет хорошо. Времена теперь другие и за слова сейчас не сажают.

– Да, причём тут слова, Милочка, – взмолилась Светлана Александровна. – Это же власть, а она во все времена отличалась самодурством. Они не слова, они действия ему припишут, которых он не совершал. С подачи одного идиота другой принимает эту игру, входит в азарт, и попробуй, останови это бездушное безумие.

– Это точно. У них там рука руку моет, – недовольно причмокивая губами, вставила баба Паня, – Вы видели, он хоть и вдрызг пьяный, а вон как шустро нашёптывал своему архаровцу, что делать надо. Эх, заколотить бы его там досками, на этом втором этаже на веки вечные.

Потрясая в воздухе кулачком, она гневно посмотрела вверх на жмыховские окна и заметила, как в соседнем тёмном окне отпрянула от стекла и скрылась Маргарита Потёмкинакакаметила в соседнем тёмном ить. мает эту игру и входит в азарт, да так, и, заходя в подъезд, прибавил: – Надеюсь, про угрозу.

– Да, не тебя я заколачивать собираюсь, – вырвался у бабы Пани возглас похожий на извинение, и все догадались, в чей адрес это прозвучало.

Мила продолжала поглаживать плечи Светланы Александровны и напевным голосом, полным надежды сказала:

– Дорогая, мы же все здесь свидетели в защиту Максима. Правда?! – обратилась она к бабе Пане, потом перевела взгляд на Валентина и тот в небольшом смущении ответил:

– За Макса я даже президенту писать буду. Тем более, я за него голосовал. Мы найдём справедливость.

– Только не юному правителю пиши, а тому, что передышку взял, – посоветовала баба Паня.

– Спасибо вам всем за поддержку, – поблагодарила соседей Зиновьева. – Ведь, действительно, только на вас вся моя надежда.

Вчетвером они прошли в квартиру номер один и расположились в комнате, где без звука продолжал работать телевизор и горел тусклый свет ночника. Мила Алексеевна заварила по своему особому рецепту вкусный чай, и они пили его вприкуску с сушками и печеньем.

Если бы не тяжёлый с ноющей болью осадок, который остался в душе у каждого от возмутительного ареста Максима, такие соседские посиделки, наверное, можно было бы сравнить с какой-нибудь мифической ярмаркой душевности. Атмосфера в комнате была особенной. Даже без глотка чая по всему организму расплывалось тепло, которое не измерялось температурой, а оно просто являлось какой-то необходимостью, без которой, казалось, человеку трудно себя ощущать существом живым и полноценным. Не обессудьте, но мне не хочется утомлять вас, дорогой читатель, простыми диалогами и тихими фразами этой беседы; в целом, их легко можно себе представить. Расскажу об этом сжато и повествовательно.