Туман

А что же Маргарита Николаевна…? Валентин, пусть и вскользь, но правильно определил насчёт её сложности и возможной беды, которая кроется в её замкнутости. Стоит немного рассказать читателю об одной странной теории, которая уже давно блуждает по миру, сочинённая разными представителями общества, но Потёмкина (будучи женщиной, хотя и начитанной) всё же дошла до неё сама, и причём, ещё в юности. Поведаю только о сути этой теории, которую доказать невозможно, а опровергать недоказанное…, – это занятие какое-то бессмысленное и голословное. В общем, в понятии Маргариты: мира, как такового – в нашем привычном понимании – не существует. Нет пространства, предметов, света, цветов с полутонами и оттенками; всё это – что-то вроде голограммы, которая включается перед Маргаритой при пробуждении. Включается звук, записанный заранее и индивидуально на каждый день. Каким-то скрытым аппаратом подаются и распыляются запахи…. Чтобы лучше это понять, можно представить себе рубильник, при включении которого обычный сон уходит в беспамятство, а начинается привычный ненавистный ей контактный сон; с болезненными ощущениями в организме, со знакомыми картинками, …но главное – с невыносимым воспоминанием о предыдущих «сеансах». Это напоминает какой-то очередной экзамен, – новое испытание для её разума, которое, она точно знает, что не пройдёт. Но кто-то упорно заставляет Маргариту заниматься этим бесполезным делом. Но самое-то страшное в этом «контактном сне» то, что Маргарита блуждает в нём одна. Это ядро, – неотъемлемое основание этой утопической теории. Людей, животных… – их нет. Их подсовывает ей тот (так же вставляет в голограмму вместе со звуками и запахами), кто устраивает эти опыты. Она – одна. И даже глупо размышлять: одна она в этом захолустье, …в стране, на планете или во вселенной. Она – одна, а вокруг только «голограмма», которую включают, видимо, чтобы испытать её дух и терпение для каких-то новых возможностей.

Понятно, что в последнем дополнении кроется некая надежда на непонятное будущее, когда Маргарите позволят вырваться из этого виртуального плена. Но согласитесь, дорогой читатель, что это не та зацепка, чтобы разговаривать с этой женщиной о Создателе, которого она извращённо воспринимает тираном, и уж точно не о жизни, в которую она вообще не верит.

Но, впрочем, я увлёкся, сгустил краски, и кто-то теперь, возможно, воспринимает Маргариту как абсолютно безумную женщину. Но это не так. Даже в таком ядовитом одиночестве её разум достаточно крепок (и в её разговоре с Валентином Егоровым мы могли в этом убедиться). Она не фанатично предана своим убеждениям, а только придерживается их, когда ей становится тяжело. Маргарита, как любой нормальный человек, подвержена сомнениям и, придуманная ей теория не является какой-то аксиомой. В разговоре с Валентином она вообще про неё позабыла, и только потом пыталась подвести её к учтивому и не глупому соседу. А справедливости ради скажу, что Егоров произвёл на Потёмкину какое-то новое и необычное впечатление, которое не никак не ввязывалось в её теорию. Прослушав недавний и не очень-то понятный его диалог с обабившейся соседкой с первого подъезда, Маргариту даже кольнуло какое-то новое непонятное чувство, похожее на высокомерную ревность. Именно поэтому она захлопнула окно, потому что обращение Егорова вызвало в Потёмкиной какую-то неловкость и стыд. Спускаться к ним она и не собиралась, но что-то необычное, искреннее и теплое было в том призыве.

А что касалось грохочущего зарева и стального голоса, который Маргарита слышала до этого, то такой кошмар, как раз, очень просто вписывался в её теорию. Она восприняла весь этот ужас, как некую провокацию, направленную лично на неё. Посчитала, что «голограмма» ещё утром (в случае с туманом и льдом) дала какой-то сбой, а теперь разразилась чудовищным замыканием. Так было легче избавиться от истеричной паники и ничего себе не объяснять. Правда, предчувствие, что какое-то продолжение последует (как и обещали) нарастало в ней всё сильнее. В её голове что-то больно трещало, и совсем не так, как утром в телевизоре, а до жути невыносимо, словно разряд тока проходил через виски, и Маргарита бросилась на кухню, чтобы выпить обезболивающий препарат.

Немного ранее, чувствующий в себе не похмелье, а остаточное туповатое опьянение, Пётр Добротов проснулся от выстрелов и взрывов. Очумелый, он бросился к окну и увидел только ослепительное зарево. Ничего путного не соображая, он привычным грубым голосом несколько раз позвал свою жену и, не услышав никаких отзывов, стал спешно напяливать штаны, понимая, что супруги в квартире нет. Путаясь в рукавах, он всё же водрузил на себя лёгкий свитер и снова прильнул к стеклу, поплёвывая на ладонь и приглаживая рукой волосы.

– Что за хрень?! – переживал он вслух. – Лес что ли горит? Да, ещё фейерверки кто-то пускает. Людк! – позвал он жену ещё раз, на всякий случай и пробурчал: – Вот, дурная баба. Вечно ей надо во всё свой нос сунуть.